Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
11.09.2011 в 13:54
Пишет мосты разводят меня:28.08.2011 в 12:33
Пишет бес противоречия:А верх - это там, где голова, или там, где небо?
URL записиМоей единственной большой любовью были и остаются женщины.
16.09.2011 в 08:59
Пишет .коробки с мечтами:Утренняя такса, которая дарит утренние эмоции,
утренний секс, утренний мальчик, утреннее бурчание,
и раннее-раннее утро. Люблю.
утренний секс, утренний мальчик, утреннее бурчание,
и раннее-раннее утро. Люблю.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
22.09.2011 в 10:50
Пишет .коробки с мечтами:Это же так чертовски просто - забить на предрассудки и просто позволить себе быть счастливым. Счастливым с кем-то еще.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Мама: Наведи на кухне порядок, который был, до того, как ты сварил кофе.
Я: Сначала был хаос. Потом родились свет и тьма. И возник порядок. А потом я сварил кофе.
Я: Сначала был хаос. Потом родились свет и тьма. И возник порядок. А потом я сварил кофе.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Вот мне не сиделось дома.
Раньше я отправлялся в странствия мальчиком, им же и возвращался. Теперь, отправляясь мальчишкой, я возвращаюсь мужчиной. А когда-нибудь я буду отправляться мужчиной, а возвращаться мальчишкой. И только тогда я достигну истины бродяжничества.
Наблюдать жизнь через окно поезда… Это… забавно. Она буквально проносится мимо, исчезает за поворотом. И это не одна жизнь, тысячи их. Чужих судеб, остающихся в памяти лишь росчерком капель дождя по стеклу. Становясь невольным свидетелем мгновений жизни, задумываешься о странностях этого мира, о том что у кого-то есть что-то настоящее, живое, а тебя несет за тысячи километров с непонятной целью и простой, как три копейки мыслью, бьющейся в висках. Впрочем, начать стоило не с этого.
Это лирика, а между тем начинается эта история, а это именно повествование о безумных днях, вполне себе по земному. Всю мою жизнь на серьезные поступки меня толкали женщины. А на, по истине, безумные – так и вовсе чужие женщины. И именно сейчас я удаляюсь со скоростью около восьмидесяти километров в час от девушки, которая внезапно захотела стать чужой. Правда, это тоже не самое удачное начало, попробую иначе.
Если не вдаваться в подробности, а только обозначить суть предшествующих событий, то я расстался с девушкой. Не могу сказать, что любил ее безумно, или нечто подобное, однако эта мысль все время где-то свербела, не давая спать ночами, заставляла пересматривать ее дневник, фотографии. Лучшим лекарством от дырок в душе испокон веку были алкоголь и случайные связи. Но это для большинства. А меня вот всегда приводили в чувства и проветривали голову именно странствия. Сел и поехал.
Вот и в этот раз я позвонил Сереже и «Что значат для странствующего рыцаря раны бренного тела? Санчо, мой меч, мои доспехи. Вперед, на встречу опасностям и приключениям, мой друг.» В данном конкретном случае опасность заключалась в практически полном отсутствии денег, а приключением был сам маршрут Москва-Одесса-Москва. Так что в текущий момент я неутомимо приближаюсь к Калуге. Вот просто беру и сбегаю от девушки, к которой я хотел бы быть как можно ближе.
От размышлений о вечном, и о Земле меня отвлек контролер поезда. Как и любой странствующий рыцарь, я не заплатил за проезд. Впрочем, все мы люди, и ничто человеческое сотрудникам железных дорог не чуждо. Они вполне себе поняли суть моих изысканий и отпустили с миром.
Перекусить в вагоне парой вареных яиц – что может быть безобиднее? Но нет. Обязательно надо было раскрасить скучную дорогу. В данном случае, раскрасить ее ошметками по стенам вагона в неудачной попытке их выкинуть в окно.
А вообще-то контролеры – милейшие люди. Хоть они упорно и делали вид, что у нас сугубо деловая беседа зайцев с представителями власти, они расписали мне наиболее удачный маршрут до границы и рассказали пару баек из молодости. Видимо все же прониклись духом авантюризма и приключений.
Прокручиваю в голове разговоры с Дашей, наши моменты. Тоскливо и грустно, я так хочу держать ее за руку, целовать ее губы, слушать, рассказывать, любить. На данный момент проветриться все не выходит. Но впереди еще много миль.
Добрались до Калуги. Милый городок, всего каких-то двести километров от столицы, а как все иначе: другой воздух, другие звуки. Да что там, это другая страна, другие люди. За те деньги, которых мне и на метро-то не хватило бы, мы вдвоем добрались до станции Калуга-2, а это не самый близкий свет. Следующая электричка только через девять часов.
У перрона тормозит товарняк.
Поверить не могу. Как так? Машинист просто выслушал нас и пустил в кабину. Просто сказал, чтобы мы залезали и все. И ушел, не спросив даже, кто мы, откуда, куда. Иного шанса прокатиться в кабине машиниста мне бы и не предвиделось, я уже не зря все это затеял. Киев все ближе, а значит, что и Черное море не за горами.
Залез с телефона в Дашин блог. Не знаю, о ком она пишет, но не обо мне, а это гложет и расстраивает. Спасай меня, город у моря.
Вот вы хоть раз открывали пиво об приборную панель поезда? Утритесь, я первый.
Разговоры ни о чем прервал голос свыше, возвестивший, что наш поезд скоро двинется.
И тишина.
Снова голос, невнятный ответ машиниста.
Томительное ожидание. Солнце село. Пиво кончилось. Тишина.
Первый день наших странствий подходит к концу. Все время я метался между мыслью хранить верность уже не моей женщине, и мыслью о своем исконном праве не отказывать в себе в радостях жизни, будучи свободным человеком.
В голове постоянно крутятся ее слова обо мне. Как я умен, талантлив, невероятен. Вроде бы я сам себя таким создал, по крупицам, молодец. А чего ради? Не для себя же самого. Я положил к ее ногам весь мир, большой и круглый. Я назвал ее своим миром. А мой мир просто повернулся ко мне спиной. Вселенная посмеялась над несчастным пилигримом. Неужели я это заслужил? Иначе эта вселенная вряд ли сможет воздать мне по справедливости за эту муку разбитого сердца.
Почти полночь. А мы сидим в кабине товарного поезда где-то в калужской области. Какого черта мы тут делаем? Из-за какой-то ветреной девочки меня понесло в таки дали, как так?! Ну это же бред чистой воды!
Без трех минут полночь. Мы едем.
- Так и не заехали к твоей подруге.
- Да мы бы и не успели.
- А в Сухиничах у тебя нет подруги?
- Ну, я думаю, что доедем и заведем.
- Ну и где же ты собрался в час ночи искать приличных подруг?
- А меня приличные не интересуют.
Четыре часа утра, Сухиничи.
Добирались долго, я бы сказал, что вечность. Но зато вздремнули, да и по времени мы выиграли в любо случае. До следующей электрички четыре часа, а до шоссе почти семь километров. Решено идти к трассе. Ага, куда уж там, холодно, темно и страшно, не прошло и пяти минут, как мы вернулись на вокзал.
И через десять минут мы уже заползли в поезд Москва-Одесса, где нас любезно согласились подкинуть еще километров сто.
Дон Себастьян Перейра.
Мы знали этого человека всего-то несколько часов, но я успел проникнуться к нему искренней симпатией даже за это недолгое время. Казалось бы, такой простой парень, рассуждает по-мужицки, не ровня мне, столичному интеллигенту. А вот нет. Совершенно искренний и честный человек. Столкнулись мы с ним совершенно случайно, как это обычно и бывает, в вагоне поезда, на котором добирались до Брянска. Скрасил тишину дороги несколькими интересными историями, от души угостил. По прибытии в Брянск мы раздавили по пиву и посидели на берегу реки. Трудно описать этого человека, но именно ради подобных встреч и стоит пускаться в странствия. Он искренне верит, что владелец виллы Баджо, торговец красным деревом. И хозяин Мексики, благородный дон. Да и так оно и есть. Пусть и выглядит он несколько иначе, одного взгляда понятно, что вилла просто еще не достроена, а Мексика всего-то не успела признать его власть. Всего лишь вопрос времени, только дождаться.
Азербайджанец Илья.
Короткими перебежками добрались до городка N. Не стану указывать его название по двум причинам: во-первых, я его просто забыл. А, во-вторых, там нас приняли за вандализм, так, что отсвечивать здесь место, где я тесно общался с федералами – себе дороже.
Зато здесь мы впервые выбрались на трассу. Простояли без толку больше часа, зато вознаграждением послужил Илья – милый азербайджанец, который нас существенно подкинул в сторону границы. Рассказал о трудностях с полицией, об отсутствии прав. Даже о том, что однажды подвез двух девушек, которые находились в розыске, и был даже арестован на небольшой промежуток времени. В общем прелестный дядька, и подвез хорошо.
Далее пешком до Севска, правда до границы еще сорок километров. Я готов повернуть назад. У Аллочки день рождения, позвонили и поздравили, кажется, она нас ждет назад больше всех, и это здорово, когда кто-то ждет.
Тормознули автобус, докатили до границы. А границу прошли пешком за каких-то десять минут. Просто взяли и прошли, без досмотра, без допроса. Мы могли провести что угодно, вот такая у нас служба охраны рубежей. Просидели на границе больше часа, я вновь был готов разворачиваться. Решили перед отъездом попить чаю в приграничном кафе. И там разговорились с уже успевшим накатить дальнобоем. А он посадил нас на фуру в сторону Киева, к своему напарнику Руслану. Киев все ближе, Одесса все реальней.
Руслан. Чувак водит с семнадцати лет, об образовании речи не идет вовсе. Но как он рассказывает об Украине. Он вспоминал исторические факты и события, связанные чуть ли не с каждым километром, что мы проехали. Трудно судить, природный ли это ум, или все же начитанность, но то, что это искренняя любовь к собственной батьковщине, сомневаться не приходится. Любовь искренняя, дай Бог такую каждому, кто мнит себя патриотом.
Вроде уже и не щемит в груди при мысли о Даше. Я еще раз залез в ее блог. Пишет, что ей кажется, что ее никто не любит. Ну как же так? Обидно. Хотя уже и не так сильно. Совсем скоро я окажусь на берегу Черного моря, совсем скоро избавлю себя от призрачных надежд, а ее от неосознанно данного обещания.
Все еще прокручиваю в голове наши разговоры, наше молчание. Вспоминаю ее детские глаза, такие чистые и светлые, ее улыбку. И то, как я ей рассказывал о дороге. С самого детства меня захватывал вид убегающего под колесами полотна трассы. Вот и теперь я смотрю на это действо с восхищением и восторгом ребенка. Нет ничего лучше, чем ехать вперед, говорить о чем-то, или ни о чем, ветер в лицо, тепло, спокойно. Эх, Даша…
«В артериях бьется цель, граненная как рубин» - Олег Медведев.
Когда мы доберемся до побережья, я выйду к причалу, положу на ладонь бумажное сердце, которое Даша когда-то запихнула мне в карман, и ветер сдует его в море, а волны подхватят. И мы оба в этот момент станем свободны. Без воска.
Вот и Киев. Серо, мокро, уныло. Коротаем время до отправления в Одессу за чаем на Лесной. В голове пусто, хочется спать, но уже даже то состояние, когда включается режим автономного существования мозга от организма, не получается даже глаза прикрыть. Размышления о вечном и жизни сменились желанием вздремнуть хоть часов, да перехватить чего-то теплого и вкусного. Тешу себя мыслью о пиве, теплых волнах, прибрежном песке. И о том, как вернусь домой, как я позвоню Даше, чтобы она меня встретила. Она мне должна, раз не встретила когда-то с другой поездки. И как я скажу ей, что свободен, надеюсь, что это будет правдой. И как я все эти беспорядочные записи разберу. И пусть на выходе не будет романа века в тысячу страниц, но зато будут дорожные истории, искренние мысли, история одной любви и одного путешествия. Повествование о безумной авантюре двух дураков.
С местными получилось так себе: до Фиша не дозвонился, Эл на работе. Так что у меня есть около восьми часов тупого сидения. Серега отчалил к подруге, оставив меня одного в привокзальном ресторанчике. Пролистывая эту писанину, я с прискорбием признаю, что на «Ромовый дневник» это явно не тянет. Не факт, что из этого вообще выйдет хоть что-то. Меня гнетет тот факт, что я не могу просто взять и поехать домой. Возвращение станет не меньшим испытанием, чем путь сюда. И это мы еще не добрались до Одессы. Обилие событий и нервов практически вытеснило переживания по поводу расставания с Дашей. Очень хочется домой, выспаться, вымыться. И отдать эти записи Наталии, да и чтобы Даша их прочла.
Наверное, я все-таки люблю ее. Хотя теперь так трудно об этом судить. Но это нечто большее, чем простое увлечение. И все это я затеял, если честно, не для того, чтобы забыть о ней, а чтобы вернуть ее, сам не знаю как. Я хочу снова называть ее своей, самому быть ее. Такая вот тоскливая фигня выходит. Грусть никуда не ушла, мне просто было не до нее. А сейчас я свободен от дел и суеты, а значит, что она накатила с новой силой.
Всегда любил вокзалы. В раннем детстве я их даже боялся, а потом вдруг полюбил. Здесь так спокойно, не смотря на шум и гам. Это всегда отправная точка. В светлую даль. Помню, как рассказывал Даше о дорогах. Что это просто другое состояние. Что есть, вот к примеру, грусть, радость, а есть дорога. Альтернатива обычному миру. Кому-то важно ее качество, кому-то протяженность и способ передвижения, а кому-то конечная точка. А мне важен сам факт движения. Но, хоть я и люблю вокзалы, особый восторг у меня вызывает место справа от водителя. Просто сидеть и смотреть, как за окном меняется мир. Слушать рассказы, вести разговоры. Благодать. А еще есть место, хотя скорее всего оно символично. Это Куба. Хочу в Гавану, где знойные мулатки, сладкий ром и ароматные сигары.
В общем, я сейчас сижу на вокзале, без денег, и пишу. Даша скоро улетит в Англию, и вся эта история закончится сама собой. То, что Даша не будет себя ограничивать, это я уверен. Теперь бы самому себе дать зеленый свет. Тем более, что она больше не моя, я свободен, вроде как. Иногда мне даже хочется других женщин, благо – их тысячи вокруг. А порой я и помыслить не могу о том, чтобы быть с кем-то другим. Бред, не правда ли? Я всегда себя мнил трагическим героем, но никогда им не был по сути. А может мне просто нравится мысль, что я влюблен, по-настоящему, возвышено. Мол, вот и я на это способен, видали? А может быть мне просто дали вкусную конфетку, а потом отобрали.
И опять пришло чувство одиночества, я потерялся. Мне страшно и холодно. Я хочу, чтобы Даша держала меня за руку, чтобы смотрела мне в глаза. И тогда я буду большим и сильным, умным и спокойным, ведь тогда я должен буду о ней заботиться. А сейчас это делает кто-то другой. Хочется пойти и перевернуть пару столов, разбить пару голов, да хоть что-нибудь, только бы не в этой тишине. Мне одиноко, я хочу домой. К Даше.
Меня растолкал сотрудник вокзала. Оказывается, я просто уснул за столом. Пока я приходил в себя, позвонил Серега.
Вот я уже доехал к его подруге.
Непередаваемое наслаждение – поесть и вымыться. И поспать на настоящей постели. Залез в интернет, заглянул в Дашин блог, на ее страницу вконтакте. Она защищает Стаса, но там и намека на любовь нет. Но это уже ее дело, а за Стаса и я вступлюсь, все одно злиться на него не могу, а нападки на него уж больно сильны.
Самый лучший способ забыть о девушке – другая девушка. Весьма тесно пообщался с Сашей. И успокоился. Теперь я достиг буддийского спокойствия, у меня все никак. Но мне не больно.
Позвонил Руслан, в ночь мы отправляемся к морю.
В дороге изрядно поспал, хоть и не выспался. Руслан высадил нас километрах в пяти от города, дальше на автобусе. Побродили по привозу, хоть ничего и не купили. А потом мы двинули к морю. Тут, в трамвае № 5 я купил самый дорогой билет в жизни. Гривна с четвертью за сам билет, и две сотни за возможность познакомиться с Одесскими карманниками. И это так естественно для этого города, что я даже и не расстроился почти. Только вопрос попадания домой стал чуть сложнее. Но это потом, а пока мы на пляже, прозрачное море ждет нас. Ветер унес бумажное сердце с моей ладони, но я почти ничего не почувствовал, так, что-то шевельнулось едва. Цель достигнута, баланс соблюден.
Пляж – отличное место, чтобы поспать. И почти все время я тем и занимался. И это сильно улучшает настроение. Господа, я в Одессе! На берегу Черного моря!
- Пахлава медовая, кукуруза горячая, чурчхела, холодное пиво, рачки!
Музыка, девушки, солнце, песок, волны… Благодать. Творец был в хорошем настроении, когда создавал Одессу-маму.
Такое чистое небо, такие голубые волны. Я много раз был готов плюнуть на все,и развернуться к дому. Но сейчас я хочу просто остаться здесь, на пляже, и не уезжать вовсе. Южные ветры, южные нравы. Я почти дома, привет тебе от прадеда, Одесса!
Впрочем пора и честь знать. Пойду окунусь в это Черное море, и начнется долгая дорога к дому.
«Если всем давать – сломается кровать» - Дядя Петя.
Добрались до вокзала, сели на местный поезд. Для начала неплохо, что мы выбираемся из города. «Одессея» вышла на финишную прямую.
Теперь, когда я освободился от мыслей о Даше, я смог оценить всю ситуацию по-иному. Мне стало казаться странным все, что я думал и говорил после нашего расставания. Столько суеты и шуму я наделал, а чего ради? Ветреная девочка, которая сама не знает чего хочет. И я пустился в такие странствия… это посильнее, чем Фауст Гёте. Зато переосмыслил прошлое. Решил встретиться с Олей, поговорить. Мы когда-то плохо расстались, мне следует извиниться, она это заслужила.
Сижу на полу в тамбуре, смотрю в окно. Хорошо. Скоро я буду дома.
Открыли пиво, понеслась.
- За свободу уехать к морю, если захотелось. Дух здорового авантюризма, безрассудного героизма и полнейшего идиотизма живет и крепчает.
- За Даш и дам. Самые важные вопрос и ответ!
Едем почти пять часов. Нудно и монотонно. Хочется, есть. Меньше, чем через час мы прибудем на конечную, но успеем ли перекусить? Нельзя жертвовать никакой возможностью добраться домой. Даже ценой голодовки. Хотя такой голод нас доконает еще до границы. И как передать все эти настроения через бумагу? Мои переживания, как я менялся за эти три тысячи километров. Как показать, что это что-то живое?
Теперь, когда цели достигнуты, дорога к дому кажется невыносимо длинной и ненужной. Хочется уже оказаться там.
Вот мы и доехали. Через десять минут подойдет поезд до Москвы. Хотя толку с этого мало. Начальник поезда отказался нас подкинуть, решил не рисковать, как он сказал. А если проще – то отмахнулся от нас. А еще земляк, русский.
Пока мы смотрели вслед уходящему до дома поезду, к нам подошла бабушка, которая продавала яблоки. И просто взяла и подарила мне мешок яблок. Храни ее, Господи, дай долгих лет и крепкого здоровья, она принесла в мир больше добра, чем иные церковники. А проводница другого местного поезда не побоялась рискнуть, взяла нас, хоть и немного, но провезла. И тем спасла нас.
Доехали до Жмеринки. И здесь мы сели на поезд Кишинев – Москва. Сначала шестеро молдаван-проводников окружили нас и стали что-то обсуждать, когда я попросил докинуть нас до дома, ну или хоть часть пути. Признаться честно, сначала они меня сильно напрягли. Несколько раз спрашивали за золото или телефон, чтобы мы с ними расплатились. А потом взяли нас до следующей станции. А потом усадили нас в купе повышенного комфорта и довезли до дому. Почти задаром. Дело в том, что за услугу нам они попросили услугу им, а именно провести контрабандой почти ящик коньяка. Я не смог отказаться, но сильно понервничал, придумывая объяснение для таможни, чтобы и самим не подставиться, и проводников не подвести. Но русская таможня – нечто. Им было просто лень проверить мои вещи, они прошли мимо. Через пять минут мы тронулись. Дорога к дому. Наш проводник – отличный мужик, угостил помидорами, хлебом, пирожками. Мир не просто не без добрых людей, он полнится отличными людьми, дай Бог каждому таких встретить. Баланс соблюден.
До дома всего несколько часов, путешествие подходит к концу. Кто бы мог подумать, что мы сможем это сделать? А вот на тебе, мы это сделали. Сели и поехали. И вернулись.
За окном опять пробегают моменты жизни, родные пейзажи. Березки, сосенки. Все это я видел и по ту сторону границы, но здесь и родной перрон греет душу, свое, близкое. И надписи на русском, я их не видел уже четверо суток. Ерунда, вроде бы, а глаз радуется, и душа успокаивается. Мы на Родине, почти дома.
Вот мы и дома. Только успели войти, как позвонила Алла. Обед, душ, кутеж. И кто же знал, что все закончится именно так? Даша, не моя Даша, от которой я сбежал так далеко, от мыслей о которой я избавился с таким трудом, она буквально разрыдалась у меня на плече. Позвони она мне всего два дня назад – и я рванул бы домой не задумываясь, а теперь…
Все проходит.
И это пройдет.
Ничто не проходит.
Нас рассудит только время, баланс соблюден.
А мне что-то опять не сидится дома.
Москва – Киев – Одесса – Москва. 2011
Раньше я отправлялся в странствия мальчиком, им же и возвращался. Теперь, отправляясь мальчишкой, я возвращаюсь мужчиной. А когда-нибудь я буду отправляться мужчиной, а возвращаться мальчишкой. И только тогда я достигну истины бродяжничества.
Наблюдать жизнь через окно поезда… Это… забавно. Она буквально проносится мимо, исчезает за поворотом. И это не одна жизнь, тысячи их. Чужих судеб, остающихся в памяти лишь росчерком капель дождя по стеклу. Становясь невольным свидетелем мгновений жизни, задумываешься о странностях этого мира, о том что у кого-то есть что-то настоящее, живое, а тебя несет за тысячи километров с непонятной целью и простой, как три копейки мыслью, бьющейся в висках. Впрочем, начать стоило не с этого.
Это лирика, а между тем начинается эта история, а это именно повествование о безумных днях, вполне себе по земному. Всю мою жизнь на серьезные поступки меня толкали женщины. А на, по истине, безумные – так и вовсе чужие женщины. И именно сейчас я удаляюсь со скоростью около восьмидесяти километров в час от девушки, которая внезапно захотела стать чужой. Правда, это тоже не самое удачное начало, попробую иначе.
Если не вдаваться в подробности, а только обозначить суть предшествующих событий, то я расстался с девушкой. Не могу сказать, что любил ее безумно, или нечто подобное, однако эта мысль все время где-то свербела, не давая спать ночами, заставляла пересматривать ее дневник, фотографии. Лучшим лекарством от дырок в душе испокон веку были алкоголь и случайные связи. Но это для большинства. А меня вот всегда приводили в чувства и проветривали голову именно странствия. Сел и поехал.
Вот и в этот раз я позвонил Сереже и «Что значат для странствующего рыцаря раны бренного тела? Санчо, мой меч, мои доспехи. Вперед, на встречу опасностям и приключениям, мой друг.» В данном конкретном случае опасность заключалась в практически полном отсутствии денег, а приключением был сам маршрут Москва-Одесса-Москва. Так что в текущий момент я неутомимо приближаюсь к Калуге. Вот просто беру и сбегаю от девушки, к которой я хотел бы быть как можно ближе.
От размышлений о вечном, и о Земле меня отвлек контролер поезда. Как и любой странствующий рыцарь, я не заплатил за проезд. Впрочем, все мы люди, и ничто человеческое сотрудникам железных дорог не чуждо. Они вполне себе поняли суть моих изысканий и отпустили с миром.
Перекусить в вагоне парой вареных яиц – что может быть безобиднее? Но нет. Обязательно надо было раскрасить скучную дорогу. В данном случае, раскрасить ее ошметками по стенам вагона в неудачной попытке их выкинуть в окно.
А вообще-то контролеры – милейшие люди. Хоть они упорно и делали вид, что у нас сугубо деловая беседа зайцев с представителями власти, они расписали мне наиболее удачный маршрут до границы и рассказали пару баек из молодости. Видимо все же прониклись духом авантюризма и приключений.
Прокручиваю в голове разговоры с Дашей, наши моменты. Тоскливо и грустно, я так хочу держать ее за руку, целовать ее губы, слушать, рассказывать, любить. На данный момент проветриться все не выходит. Но впереди еще много миль.
Добрались до Калуги. Милый городок, всего каких-то двести километров от столицы, а как все иначе: другой воздух, другие звуки. Да что там, это другая страна, другие люди. За те деньги, которых мне и на метро-то не хватило бы, мы вдвоем добрались до станции Калуга-2, а это не самый близкий свет. Следующая электричка только через девять часов.
У перрона тормозит товарняк.
Поверить не могу. Как так? Машинист просто выслушал нас и пустил в кабину. Просто сказал, чтобы мы залезали и все. И ушел, не спросив даже, кто мы, откуда, куда. Иного шанса прокатиться в кабине машиниста мне бы и не предвиделось, я уже не зря все это затеял. Киев все ближе, а значит, что и Черное море не за горами.
Залез с телефона в Дашин блог. Не знаю, о ком она пишет, но не обо мне, а это гложет и расстраивает. Спасай меня, город у моря.
Вот вы хоть раз открывали пиво об приборную панель поезда? Утритесь, я первый.
Разговоры ни о чем прервал голос свыше, возвестивший, что наш поезд скоро двинется.
И тишина.
Снова голос, невнятный ответ машиниста.
Томительное ожидание. Солнце село. Пиво кончилось. Тишина.
Первый день наших странствий подходит к концу. Все время я метался между мыслью хранить верность уже не моей женщине, и мыслью о своем исконном праве не отказывать в себе в радостях жизни, будучи свободным человеком.
В голове постоянно крутятся ее слова обо мне. Как я умен, талантлив, невероятен. Вроде бы я сам себя таким создал, по крупицам, молодец. А чего ради? Не для себя же самого. Я положил к ее ногам весь мир, большой и круглый. Я назвал ее своим миром. А мой мир просто повернулся ко мне спиной. Вселенная посмеялась над несчастным пилигримом. Неужели я это заслужил? Иначе эта вселенная вряд ли сможет воздать мне по справедливости за эту муку разбитого сердца.
Почти полночь. А мы сидим в кабине товарного поезда где-то в калужской области. Какого черта мы тут делаем? Из-за какой-то ветреной девочки меня понесло в таки дали, как так?! Ну это же бред чистой воды!
Без трех минут полночь. Мы едем.
- Так и не заехали к твоей подруге.
- Да мы бы и не успели.
- А в Сухиничах у тебя нет подруги?
- Ну, я думаю, что доедем и заведем.
- Ну и где же ты собрался в час ночи искать приличных подруг?
- А меня приличные не интересуют.
Четыре часа утра, Сухиничи.
Добирались долго, я бы сказал, что вечность. Но зато вздремнули, да и по времени мы выиграли в любо случае. До следующей электрички четыре часа, а до шоссе почти семь километров. Решено идти к трассе. Ага, куда уж там, холодно, темно и страшно, не прошло и пяти минут, как мы вернулись на вокзал.
И через десять минут мы уже заползли в поезд Москва-Одесса, где нас любезно согласились подкинуть еще километров сто.
Дон Себастьян Перейра.
Мы знали этого человека всего-то несколько часов, но я успел проникнуться к нему искренней симпатией даже за это недолгое время. Казалось бы, такой простой парень, рассуждает по-мужицки, не ровня мне, столичному интеллигенту. А вот нет. Совершенно искренний и честный человек. Столкнулись мы с ним совершенно случайно, как это обычно и бывает, в вагоне поезда, на котором добирались до Брянска. Скрасил тишину дороги несколькими интересными историями, от души угостил. По прибытии в Брянск мы раздавили по пиву и посидели на берегу реки. Трудно описать этого человека, но именно ради подобных встреч и стоит пускаться в странствия. Он искренне верит, что владелец виллы Баджо, торговец красным деревом. И хозяин Мексики, благородный дон. Да и так оно и есть. Пусть и выглядит он несколько иначе, одного взгляда понятно, что вилла просто еще не достроена, а Мексика всего-то не успела признать его власть. Всего лишь вопрос времени, только дождаться.
Азербайджанец Илья.
Короткими перебежками добрались до городка N. Не стану указывать его название по двум причинам: во-первых, я его просто забыл. А, во-вторых, там нас приняли за вандализм, так, что отсвечивать здесь место, где я тесно общался с федералами – себе дороже.
Зато здесь мы впервые выбрались на трассу. Простояли без толку больше часа, зато вознаграждением послужил Илья – милый азербайджанец, который нас существенно подкинул в сторону границы. Рассказал о трудностях с полицией, об отсутствии прав. Даже о том, что однажды подвез двух девушек, которые находились в розыске, и был даже арестован на небольшой промежуток времени. В общем прелестный дядька, и подвез хорошо.
Далее пешком до Севска, правда до границы еще сорок километров. Я готов повернуть назад. У Аллочки день рождения, позвонили и поздравили, кажется, она нас ждет назад больше всех, и это здорово, когда кто-то ждет.
Тормознули автобус, докатили до границы. А границу прошли пешком за каких-то десять минут. Просто взяли и прошли, без досмотра, без допроса. Мы могли провести что угодно, вот такая у нас служба охраны рубежей. Просидели на границе больше часа, я вновь был готов разворачиваться. Решили перед отъездом попить чаю в приграничном кафе. И там разговорились с уже успевшим накатить дальнобоем. А он посадил нас на фуру в сторону Киева, к своему напарнику Руслану. Киев все ближе, Одесса все реальней.
Руслан. Чувак водит с семнадцати лет, об образовании речи не идет вовсе. Но как он рассказывает об Украине. Он вспоминал исторические факты и события, связанные чуть ли не с каждым километром, что мы проехали. Трудно судить, природный ли это ум, или все же начитанность, но то, что это искренняя любовь к собственной батьковщине, сомневаться не приходится. Любовь искренняя, дай Бог такую каждому, кто мнит себя патриотом.
Вроде уже и не щемит в груди при мысли о Даше. Я еще раз залез в ее блог. Пишет, что ей кажется, что ее никто не любит. Ну как же так? Обидно. Хотя уже и не так сильно. Совсем скоро я окажусь на берегу Черного моря, совсем скоро избавлю себя от призрачных надежд, а ее от неосознанно данного обещания.
Все еще прокручиваю в голове наши разговоры, наше молчание. Вспоминаю ее детские глаза, такие чистые и светлые, ее улыбку. И то, как я ей рассказывал о дороге. С самого детства меня захватывал вид убегающего под колесами полотна трассы. Вот и теперь я смотрю на это действо с восхищением и восторгом ребенка. Нет ничего лучше, чем ехать вперед, говорить о чем-то, или ни о чем, ветер в лицо, тепло, спокойно. Эх, Даша…
«В артериях бьется цель, граненная как рубин» - Олег Медведев.
Когда мы доберемся до побережья, я выйду к причалу, положу на ладонь бумажное сердце, которое Даша когда-то запихнула мне в карман, и ветер сдует его в море, а волны подхватят. И мы оба в этот момент станем свободны. Без воска.
Вот и Киев. Серо, мокро, уныло. Коротаем время до отправления в Одессу за чаем на Лесной. В голове пусто, хочется спать, но уже даже то состояние, когда включается режим автономного существования мозга от организма, не получается даже глаза прикрыть. Размышления о вечном и жизни сменились желанием вздремнуть хоть часов, да перехватить чего-то теплого и вкусного. Тешу себя мыслью о пиве, теплых волнах, прибрежном песке. И о том, как вернусь домой, как я позвоню Даше, чтобы она меня встретила. Она мне должна, раз не встретила когда-то с другой поездки. И как я скажу ей, что свободен, надеюсь, что это будет правдой. И как я все эти беспорядочные записи разберу. И пусть на выходе не будет романа века в тысячу страниц, но зато будут дорожные истории, искренние мысли, история одной любви и одного путешествия. Повествование о безумной авантюре двух дураков.
С местными получилось так себе: до Фиша не дозвонился, Эл на работе. Так что у меня есть около восьми часов тупого сидения. Серега отчалил к подруге, оставив меня одного в привокзальном ресторанчике. Пролистывая эту писанину, я с прискорбием признаю, что на «Ромовый дневник» это явно не тянет. Не факт, что из этого вообще выйдет хоть что-то. Меня гнетет тот факт, что я не могу просто взять и поехать домой. Возвращение станет не меньшим испытанием, чем путь сюда. И это мы еще не добрались до Одессы. Обилие событий и нервов практически вытеснило переживания по поводу расставания с Дашей. Очень хочется домой, выспаться, вымыться. И отдать эти записи Наталии, да и чтобы Даша их прочла.
Наверное, я все-таки люблю ее. Хотя теперь так трудно об этом судить. Но это нечто большее, чем простое увлечение. И все это я затеял, если честно, не для того, чтобы забыть о ней, а чтобы вернуть ее, сам не знаю как. Я хочу снова называть ее своей, самому быть ее. Такая вот тоскливая фигня выходит. Грусть никуда не ушла, мне просто было не до нее. А сейчас я свободен от дел и суеты, а значит, что она накатила с новой силой.
Всегда любил вокзалы. В раннем детстве я их даже боялся, а потом вдруг полюбил. Здесь так спокойно, не смотря на шум и гам. Это всегда отправная точка. В светлую даль. Помню, как рассказывал Даше о дорогах. Что это просто другое состояние. Что есть, вот к примеру, грусть, радость, а есть дорога. Альтернатива обычному миру. Кому-то важно ее качество, кому-то протяженность и способ передвижения, а кому-то конечная точка. А мне важен сам факт движения. Но, хоть я и люблю вокзалы, особый восторг у меня вызывает место справа от водителя. Просто сидеть и смотреть, как за окном меняется мир. Слушать рассказы, вести разговоры. Благодать. А еще есть место, хотя скорее всего оно символично. Это Куба. Хочу в Гавану, где знойные мулатки, сладкий ром и ароматные сигары.
В общем, я сейчас сижу на вокзале, без денег, и пишу. Даша скоро улетит в Англию, и вся эта история закончится сама собой. То, что Даша не будет себя ограничивать, это я уверен. Теперь бы самому себе дать зеленый свет. Тем более, что она больше не моя, я свободен, вроде как. Иногда мне даже хочется других женщин, благо – их тысячи вокруг. А порой я и помыслить не могу о том, чтобы быть с кем-то другим. Бред, не правда ли? Я всегда себя мнил трагическим героем, но никогда им не был по сути. А может мне просто нравится мысль, что я влюблен, по-настоящему, возвышено. Мол, вот и я на это способен, видали? А может быть мне просто дали вкусную конфетку, а потом отобрали.
И опять пришло чувство одиночества, я потерялся. Мне страшно и холодно. Я хочу, чтобы Даша держала меня за руку, чтобы смотрела мне в глаза. И тогда я буду большим и сильным, умным и спокойным, ведь тогда я должен буду о ней заботиться. А сейчас это делает кто-то другой. Хочется пойти и перевернуть пару столов, разбить пару голов, да хоть что-нибудь, только бы не в этой тишине. Мне одиноко, я хочу домой. К Даше.
Меня растолкал сотрудник вокзала. Оказывается, я просто уснул за столом. Пока я приходил в себя, позвонил Серега.
Вот я уже доехал к его подруге.
Непередаваемое наслаждение – поесть и вымыться. И поспать на настоящей постели. Залез в интернет, заглянул в Дашин блог, на ее страницу вконтакте. Она защищает Стаса, но там и намека на любовь нет. Но это уже ее дело, а за Стаса и я вступлюсь, все одно злиться на него не могу, а нападки на него уж больно сильны.
Самый лучший способ забыть о девушке – другая девушка. Весьма тесно пообщался с Сашей. И успокоился. Теперь я достиг буддийского спокойствия, у меня все никак. Но мне не больно.
Позвонил Руслан, в ночь мы отправляемся к морю.
В дороге изрядно поспал, хоть и не выспался. Руслан высадил нас километрах в пяти от города, дальше на автобусе. Побродили по привозу, хоть ничего и не купили. А потом мы двинули к морю. Тут, в трамвае № 5 я купил самый дорогой билет в жизни. Гривна с четвертью за сам билет, и две сотни за возможность познакомиться с Одесскими карманниками. И это так естественно для этого города, что я даже и не расстроился почти. Только вопрос попадания домой стал чуть сложнее. Но это потом, а пока мы на пляже, прозрачное море ждет нас. Ветер унес бумажное сердце с моей ладони, но я почти ничего не почувствовал, так, что-то шевельнулось едва. Цель достигнута, баланс соблюден.
Пляж – отличное место, чтобы поспать. И почти все время я тем и занимался. И это сильно улучшает настроение. Господа, я в Одессе! На берегу Черного моря!
- Пахлава медовая, кукуруза горячая, чурчхела, холодное пиво, рачки!
Музыка, девушки, солнце, песок, волны… Благодать. Творец был в хорошем настроении, когда создавал Одессу-маму.
Такое чистое небо, такие голубые волны. Я много раз был готов плюнуть на все,и развернуться к дому. Но сейчас я хочу просто остаться здесь, на пляже, и не уезжать вовсе. Южные ветры, южные нравы. Я почти дома, привет тебе от прадеда, Одесса!
Впрочем пора и честь знать. Пойду окунусь в это Черное море, и начнется долгая дорога к дому.
«Если всем давать – сломается кровать» - Дядя Петя.
Добрались до вокзала, сели на местный поезд. Для начала неплохо, что мы выбираемся из города. «Одессея» вышла на финишную прямую.
Теперь, когда я освободился от мыслей о Даше, я смог оценить всю ситуацию по-иному. Мне стало казаться странным все, что я думал и говорил после нашего расставания. Столько суеты и шуму я наделал, а чего ради? Ветреная девочка, которая сама не знает чего хочет. И я пустился в такие странствия… это посильнее, чем Фауст Гёте. Зато переосмыслил прошлое. Решил встретиться с Олей, поговорить. Мы когда-то плохо расстались, мне следует извиниться, она это заслужила.
Сижу на полу в тамбуре, смотрю в окно. Хорошо. Скоро я буду дома.
Открыли пиво, понеслась.
- За свободу уехать к морю, если захотелось. Дух здорового авантюризма, безрассудного героизма и полнейшего идиотизма живет и крепчает.
- За Даш и дам. Самые важные вопрос и ответ!
Едем почти пять часов. Нудно и монотонно. Хочется, есть. Меньше, чем через час мы прибудем на конечную, но успеем ли перекусить? Нельзя жертвовать никакой возможностью добраться домой. Даже ценой голодовки. Хотя такой голод нас доконает еще до границы. И как передать все эти настроения через бумагу? Мои переживания, как я менялся за эти три тысячи километров. Как показать, что это что-то живое?
Теперь, когда цели достигнуты, дорога к дому кажется невыносимо длинной и ненужной. Хочется уже оказаться там.
Вот мы и доехали. Через десять минут подойдет поезд до Москвы. Хотя толку с этого мало. Начальник поезда отказался нас подкинуть, решил не рисковать, как он сказал. А если проще – то отмахнулся от нас. А еще земляк, русский.
Пока мы смотрели вслед уходящему до дома поезду, к нам подошла бабушка, которая продавала яблоки. И просто взяла и подарила мне мешок яблок. Храни ее, Господи, дай долгих лет и крепкого здоровья, она принесла в мир больше добра, чем иные церковники. А проводница другого местного поезда не побоялась рискнуть, взяла нас, хоть и немного, но провезла. И тем спасла нас.
Доехали до Жмеринки. И здесь мы сели на поезд Кишинев – Москва. Сначала шестеро молдаван-проводников окружили нас и стали что-то обсуждать, когда я попросил докинуть нас до дома, ну или хоть часть пути. Признаться честно, сначала они меня сильно напрягли. Несколько раз спрашивали за золото или телефон, чтобы мы с ними расплатились. А потом взяли нас до следующей станции. А потом усадили нас в купе повышенного комфорта и довезли до дому. Почти задаром. Дело в том, что за услугу нам они попросили услугу им, а именно провести контрабандой почти ящик коньяка. Я не смог отказаться, но сильно понервничал, придумывая объяснение для таможни, чтобы и самим не подставиться, и проводников не подвести. Но русская таможня – нечто. Им было просто лень проверить мои вещи, они прошли мимо. Через пять минут мы тронулись. Дорога к дому. Наш проводник – отличный мужик, угостил помидорами, хлебом, пирожками. Мир не просто не без добрых людей, он полнится отличными людьми, дай Бог каждому таких встретить. Баланс соблюден.
До дома всего несколько часов, путешествие подходит к концу. Кто бы мог подумать, что мы сможем это сделать? А вот на тебе, мы это сделали. Сели и поехали. И вернулись.
За окном опять пробегают моменты жизни, родные пейзажи. Березки, сосенки. Все это я видел и по ту сторону границы, но здесь и родной перрон греет душу, свое, близкое. И надписи на русском, я их не видел уже четверо суток. Ерунда, вроде бы, а глаз радуется, и душа успокаивается. Мы на Родине, почти дома.
Вот мы и дома. Только успели войти, как позвонила Алла. Обед, душ, кутеж. И кто же знал, что все закончится именно так? Даша, не моя Даша, от которой я сбежал так далеко, от мыслей о которой я избавился с таким трудом, она буквально разрыдалась у меня на плече. Позвони она мне всего два дня назад – и я рванул бы домой не задумываясь, а теперь…
Все проходит.
И это пройдет.
Ничто не проходит.
Нас рассудит только время, баланс соблюден.
А мне что-то опять не сидится дома.
Москва – Киев – Одесса – Москва. 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Ну вот, Дашка улетела. И я опять хромаю. Сплошная пичалька. Я себе на дверь повесил календарь до Нового года и пустой лист, накотором буду, как арестант, ставить черточки прошедших дней.
Добро пожаловать в СССР.
Добро пожаловать в СССР.
среда, 21 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Я не понимаю. Столько мужчин говорили Даше, что любят ее, даже сами в это верили, наверно. Но почему я первый, кто просто подумал не о том, как ей понравиться, а как сделать для нее что-то, дать ей что-то.
Мне кажется, что все ее мужчины просто хотели что-то брать. Они брали от Даши ее красоту, ее тело, ее разум, ее время.
А мне хочется ей отдавать. Свои чувства, свои мысли. Я не знаю, мне трудно оценить то, что я делаю для нее. Но я делаю это искренне, стараюсь заботиться, оберегать, чему-то научить, показать жизнь, дать веру во что-то.
Неужели правда никого не беспокоило, что она курит? Это же тоже самое, как говорить человеку, что любишь его, и смотреть, как он забивает себе гвозди в ладонь.
И хоть кто-то из вас вообще знает ее? Или за этой бравадой смелой амазонки никто не сумел разглядеть просто девочку. Девочку, которая боится, которой бывает больно, которой нужно тепло и свет, которой так важно знать, что не все люди используют друг друга, что и правда кому-то не плевать.
Вы столько раз делали ей больно, что сами создали ту, которая вертит вами, как хочет, разбивает ваши трепетные сердца, и уходит, неспешно цокая каблучками.
И это сделали вы.
Вы вынудили ее защищаться. А ей от этого только тяжелее. Как вы, говорящие о любви, могли допустить такое, фактически запустить маховик саморазрушения. Ведь столько сил уходит лишь на то, чтобы не сойти с ума от той боли и страданий, которые она принесла вам только потому, что боялась ощутить их первой.
Мне кажется, что все ее мужчины просто хотели что-то брать. Они брали от Даши ее красоту, ее тело, ее разум, ее время.
А мне хочется ей отдавать. Свои чувства, свои мысли. Я не знаю, мне трудно оценить то, что я делаю для нее. Но я делаю это искренне, стараюсь заботиться, оберегать, чему-то научить, показать жизнь, дать веру во что-то.
Неужели правда никого не беспокоило, что она курит? Это же тоже самое, как говорить человеку, что любишь его, и смотреть, как он забивает себе гвозди в ладонь.
И хоть кто-то из вас вообще знает ее? Или за этой бравадой смелой амазонки никто не сумел разглядеть просто девочку. Девочку, которая боится, которой бывает больно, которой нужно тепло и свет, которой так важно знать, что не все люди используют друг друга, что и правда кому-то не плевать.
Вы столько раз делали ей больно, что сами создали ту, которая вертит вами, как хочет, разбивает ваши трепетные сердца, и уходит, неспешно цокая каблучками.
И это сделали вы.
Вы вынудили ее защищаться. А ей от этого только тяжелее. Как вы, говорящие о любви, могли допустить такое, фактически запустить маховик саморазрушения. Ведь столько сил уходит лишь на то, чтобы не сойти с ума от той боли и страданий, которые она принесла вам только потому, что боялась ощутить их первой.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Откуда берутся фанатики? Люди, верные своим идеалам и стремлениям настолько, что готовы положит на это судьбу, а может и самое жизнь. Ведь среди тысяч людей есть один, который готов рискнуть всем ради их благополучия. Готов что-то изменить, помочь, спасти. Не остаться в стороне. Меня с детства учили, что слабым надо помогать, защищать. Ведь никому не кажется странным желание человека помочь старушке перейти через дорогу, хотя немногим приходит в голову сделать это. Так почему же многие не понимаю такое же стремления помочь слабому в других ситуациях. Ведь человек, к которому пристают хулиганы на улице слаб, обстоятельства сильнее. Или незаконно принятый ментами - тоже бессилен перед "серыми стражами". И как я не могу пройти мимо старушки, так я не могу пройти мимо такого беззакония перед Богом. Может быть это обостренное чувство справедливости, может просто ощущение сопричастности чужим бедам, но я не могу быть равнодушен, хотя порой и случалось. И совесть все чаще поднимает в памяти все поступки и ошибки, за которые мне стыдно и поныне. Нет, я не декабрист, не герой революций, не спаситель человечества. Но я отлично понимаю их, почему они променяли свои счастье и жизни на счастье и жизни других. Это некая потребность, почти физическая, как голод, страх, любовь. Я не зря поставил в один ряд такие разные понятия, ведь стремление не остаться в стороне, сделать чью-то жизнь лучше - оно сродни любви, всепоглощающей и невероятно искренней. А муки совести от несовершенного, пусть даже и не было возможности - сравни физическому дискомфорту от голода и древнего, необузданного страха.
Подводя итог я скажу так: я есть я, иного не будет. И дай Бог мне всегда оставаться молодым и наивным. Я верю в идеалы чести, доставшиеся мне от отца. Я верю в то, что любовь бывает беззаветной и искренней, дружба верной и бескорыстной, что жить надо по совести и ничего дороже чести.
Подводя итог я скажу так: я есть я, иного не будет. И дай Бог мне всегда оставаться молодым и наивным. Я верю в идеалы чести, доставшиеся мне от отца. Я верю в то, что любовь бывает беззаветной и искренней, дружба верной и бескорыстной, что жить надо по совести и ничего дороже чести.
воскресенье, 18 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Может ты думаешь, что вся проблема в недостатке денег? Возможно, ты комплексуешь от того, что не можешь купить ей феррари и тихо ненавидишь и боишься успешных альфа-самцов. Успокойся! Ведь если ты самый лучший, чуткий, добрый — да разве она тебя променяет на другого? Если ты стараешься заработать, а не лежишь на диване и жалуешься на жизнь — у тебя все получится и нормальная девушка будет тебе опорой в твоих устремлениях.
суббота, 17 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Искусство соблазнения... Как же это опошлили в последние несколько лет. Из науки, как стать желанным для желанной тебе женщины сделали убогое соревнование по затаскиванию девиц в койку штабелями. И чем тут хвастаться? Фраза: "у меня за год было 365 девушек" значительно проигрывает фразе "У меня уже 365 дня одна девушка". Количество никогда не будет означать качество. Только речь не о качестве девушек, а о качестве "пикапера". Постоянство в отношениях - тяжелый труд. Каждый день давать что-то новое любимой женщине намного сложнее, чем выдавать пару стандартных фраз каждой встречной. Но пусть этих соблазнителей будет больше. На их фоне настоящие мужчины всегда выигрывают, да и убедить девушку, что ты не такой - не так уж и сложно, если ты действительно не такой.
пятница, 16 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
- Ты выйдешь за меня замуж, когда-нибудь, при случае?
- Может быть, как получится.
- Может быть, как получится.
четверг, 15 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Знаете, свободной журналистики нет. Просто всем плевать, деньги важнее. И это так. Это не творчество, это ремесло, продажа собственного имени, и только. И ничего нельзя изменить, да и не нужно, зачем? Ведь голубая мечта любого журналиста - кутить со звездами, мелькать на экране. Дорогие машины, женщины, алкоголь. За правду не платят, платят за желтую ерунду, и платят хорошо. Вот например за материалы о нижнем белье Навки готовы платить от двух с половиной тысяч долларов в месяц, только пиши. Какой журналистский долг, какая честь? О чем ты, мальчик? Это проституция, просто с помощью чернил. Смирись.
Да идите-ка вы нахер, а? Если вы не видели журналистики, если вас не взяли в Новую, если вы готовы продаваться - ваши проблемы. А в моем мире есть честные люди, благородные цели, а деньги никогда не будут важнее чести и достоинства, правды и стремления что-то изменить.
И никогда вы меня в этом не переубедите, как ни старайтесь. Да будь у вас хоть в сто раз больше опыта работы, такого, как у меня, у вас не было, иначе бы вы так не говорили. И да, мне виднее, я самоуверенный мальчишка, но я открываю двери ногами, прошу "Светочек" сделать мне кофе и принести пирожок. Потому, что я так хочу. Я лучше буду писать о том, во что верю, за гроши, и останусь верен себе до конца, SinСera, чем буду смотреть на мир иначе.
Да идите-ка вы нахер, а? Если вы не видели журналистики, если вас не взяли в Новую, если вы готовы продаваться - ваши проблемы. А в моем мире есть честные люди, благородные цели, а деньги никогда не будут важнее чести и достоинства, правды и стремления что-то изменить.
И никогда вы меня в этом не переубедите, как ни старайтесь. Да будь у вас хоть в сто раз больше опыта работы, такого, как у меня, у вас не было, иначе бы вы так не говорили. И да, мне виднее, я самоуверенный мальчишка, но я открываю двери ногами, прошу "Светочек" сделать мне кофе и принести пирожок. Потому, что я так хочу. Я лучше буду писать о том, во что верю, за гроши, и останусь верен себе до конца, SinСera, чем буду смотреть на мир иначе.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Мама спросила куда я Дашу вчера дел, почему она не оставалась у нас. Ну как я ей объясню? Сказал, что так вышло, что она поехала домой...
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Вчера это было расстояние поцелуя.
Сегодня - телефонного звонка.
Скоро - дороги до аэропорта.
Одному спится так себе, хорошо хоть собака приходит, плюшевая красная штука есть. Не хочу к этому привыкать. Начну через неделю, но не сейчас.
Сегодня - телефонного звонка.
Скоро - дороги до аэропорта.
Одному спится так себе, хорошо хоть собака приходит, плюшевая красная штука есть. Не хочу к этому привыкать. Начну через неделю, но не сейчас.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Блять! Сука, как же все бесит, ненавижу такую хуйню, до дрожи ненавижу. Два, блять, идиота, ну нахуя, спрашивается, так делать, мыж блять гордые, похуй, что самой больно до слез, главное уйти красиво. И я, блять, туда же. Да будь я хоть сто раз прав, что за хуйню я сотворил? Да, блять, обидела, да, блять не извинилась, уехала, развернул и объяснил еще раз, а не домой поехал, мудак. Вот и сиди тут, ной и напивайся, мне тебя совсем не жалко, потому что и сам придурок последний, и девушка у тебя тоже дура полная, только и можете, что обижать друг друга, да гордыней мериться. Не доросли еще до любви, все в больших играетесь, сопляки, вот и доигрались. И поделом, нехер строить из себя не пойми что, великий эурналист, блять. Мудак последний, сделай что-нибудь нормально, а то пиздеть-то все гаразды, а ты вообще в этом Бог. Вот и радуйся.
Нихуя не помогло, не выговорился =((
Нихуя не помогло, не выговорился =((
среда, 14 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Иногда я зарываюсь. Сегодня я буквально пинком открыл дверь конференц-зала в Балчуге. Да, я поставил на место охрану, запилил диких понтов и вообще вел себя отвратительно по-американски, если брать фильмы про журналистов. Я такое хамло, аж стыдно.
А в универе я вообще вконец охренел, да так, что половина потока захотела меня старостой. Самовлюбленный наглец, который вертел как хотел правила и приличия, если ему они не сдались по меркам собственной морали - я буду просто охренительным старостой.
Я профессионал, а веду себя, как тупая школота, если честно. Да какой я нахрен профессионал тогда? Мне до профи, как до луны автостопом. Скромнее надо быть. Больше дела, меньше слов. Стану старостой - буду хорошим старостой. Для начала.
А в универе я вообще вконец охренел, да так, что половина потока захотела меня старостой. Самовлюбленный наглец, который вертел как хотел правила и приличия, если ему они не сдались по меркам собственной морали - я буду просто охренительным старостой.
Я профессионал, а веду себя, как тупая школота, если честно. Да какой я нахрен профессионал тогда? Мне до профи, как до луны автостопом. Скромнее надо быть. Больше дела, меньше слов. Стану старостой - буду хорошим старостой. Для начала.
понедельник, 12 сентября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Почти полночь. И льет, как из ведра, зараза. Ненавижу грозы в начале осени. особенно такие, когда они запирают тебя наедине с собой так далеко от дома. В редакции пусто. И тихо. Так тихо, что я почти уверен, что слышу, как скрипит мой уставший мозг, как стучит расшатанное сердце. И ведь ничего с этим не сделаешь: Фрэнк, тупоголовый увалень, умудрился только вчера уронить на пол последнюю из наших пластинок, которую еще хоть как-то воспроизводил граммофон. Да и такси не вызовешь. Во-первых я все еще не запомнил адреса дома, где я арендую чердак, да и денег - последние полторы монеты, мне их водитель просто запихает туда, где Солнца луч не виден, да и дело с концом. А еще в добавок смутное ощущение, что что-то не так. Возникшее из небытия внезапно, как и та молния, которая только что промелькнула за окном. Раскат грома заставил меня невольно поежиться. Ненавижу сидеть вот так: одному, в темноте, в грозу. Холодно. И тоскливо. Я вливаю в себя еще один стакан виски - дешевое пойло, но выбирать не приходится, если ты всего-лишь провинциальный писака, возомнивший, что ЭлЭй только и ждет, как вознести тебя на вершину литературного Олимпа. Второй стакан за последние десять минут. И ни грамма хлеба, не говоря же о какой-то другой снеди. Так я быстро захмелею, зато мне не будет страшно и холодно. Или мне станет слишком страшно, и сердце просто не выдержит. Угораздило же меня так застрять. Ненавижу чертов город, чертову грозу. Третий стакан. Повело. Нетвердой походкой я направляюсь к окну, может быть удастся докричаться до таксистов, все одно лучше, чем так. А вроде бы прилег па пару минут в кабинете редактора, прикорнуть, не выспался ночью. Странный шум. И нарастает, пронзительный, как гудок товарняка, он отдается в моих висках ударами молота о раскаленную болванку в кузне. Я почти вижу те искры, которые разлетаются фонтанами вокруг моего шаткого тела с каждым новым ударом звуковой волны о мои перепонки. А, нет, это просто телефон. Невероятно громкий, но телефон. Но я не могу его найти. Опять шум, но теперь иного рода. Это шаги. Кто-то пришел в редакцию в столь поздний час? Да, я вижу за дверью силуэт. Чуство беспокойства усиливается по мере того, как очертания мужчины, теперь можно определить пол, становятся все яснее, крупнее. Я не хочу ему открывать. Я придвигаю стул, подпираю им ручку двери. Стук. Еще. Сильнее. Теперь это удары. Он пытается выломать дверь, но зачем? Голова разрывается от этих ударов, а несмолкающий истеричный телефон все продолжает взывать к моему сознанию своими безумными трелями. Раздался хруст, это треснула дверь от очередного удара. Сомнений нет, кто-то пытается вломиться сюда, и он знает, что я здесь, он видит меня также четко, как и я его. В надежде на помощь я озираюсь в поисках трубки. Вот она, на столе! Почему я ее не видел раньше? Я делаю пару шагов по направлению к столу редактора. Спотыкаюсь, запутавшись в собственных ногах. Чертов виски достал меня. По стеклу на двери зазмеилась трещина, нового удара она не выдержит. Я нервно вскакиваю, почти падаю на стол и непослушными руками хватаю трубку:
- Помогите! Меня хотят убить!
- Успокойся, любимый. Десять утра.
Я продираю залитые холодным потом глаза. Я дома, светло, уютно. Кошмар. Мне просто приснился кошмар. К полудню я уже в редакции, страшно уставший и нервный. Не работается. Поминутно бросаю взгляд на часы, стрелка которых медленно отсчитывает время до обеда, затем до ухода домой. Вот уже и шесть часов.
- Дерек, слышал новость? В городе объявился маньяк, вломился вчера ночью в соседнее здание, нашел там кого-то, вроде уборщик задержался на работе. Теперь его ищут, пока молчок, но завтра будет на первой полосе. Да ты чего такой бледный. Вот, выпей, не самое лучшее пойло, но уж что есть. И прилег бы ты, поспишь часик, а там и домой. Только зонт не забудь, обещали грозу.
- Помогите! Меня хотят убить!
- Успокойся, любимый. Десять утра.
Я продираю залитые холодным потом глаза. Я дома, светло, уютно. Кошмар. Мне просто приснился кошмар. К полудню я уже в редакции, страшно уставший и нервный. Не работается. Поминутно бросаю взгляд на часы, стрелка которых медленно отсчитывает время до обеда, затем до ухода домой. Вот уже и шесть часов.
- Дерек, слышал новость? В городе объявился маньяк, вломился вчера ночью в соседнее здание, нашел там кого-то, вроде уборщик задержался на работе. Теперь его ищут, пока молчок, но завтра будет на первой полосе. Да ты чего такой бледный. Вот, выпей, не самое лучшее пойло, но уж что есть. И прилег бы ты, поспишь часик, а там и домой. Только зонт не забудь, обещали грозу.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
11.09.2011 в 19:54
Пишет ничего святого:И все таки, главное в этой жизни - двигаться. Присев однажды, уже не захочется вставать.
Оглядываться по сторонам надо, пока бежишь.
URL записиОглядываться по сторонам надо, пока бежишь.
понедельник, 18 июля 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Это был, кажется, мой тринадцатый день рождения. Я вообще люблю это число, точнее слово "дюжина", даром, что чертова. И наверное по-этому мне казалось, что должно быть что-то особенное в этот день, а может быть я просто все еще верил, что день рождения просто должен быть особенным. В этот день я получил в подарок вещь, которая сопровождала меня все эти годы до вчерашнего дня. Настоящие швейцарские часы. Не подделка, не дешевка. Настоящие часы за много-много, целых семь тысяч рублей. Мой брат уже тогда зарабатывал достаточно, чтобы побаловать малого такой штукой. Черный ремешок, настоящее стекло, рисунок в виде черепа, светящиеся стрелки. Чудо, а не часы. Я торжественно одел их в тот день, четвертого января четвертого года. И не снимал. Никогда. Они ездили со мной в лагеря и на курорты, они погружались в моря. Собирали на себе пыль. Тонули, горели. Потом ремешок стал цветным, новым, я к нему долго привыкал. Затем стекло уступило место пластику. Однажды они остановились - я сменил батарейку. Но механизм, механизм меня никогда не подводил. Сначала я смотрел на них, чтобы любоваться. С годами это вошло в привычку - я смотрел на них всегда, машинально, не задумываясь бросал взгляд на циферблат. Со временем даже научился определять по ним направление не хуже компаса. Они были со мной, они часть меня. Возможно самая ценная вещь, которой я владел. Точнее вторая по ценности. Но об этом позже. Эти часы всегда напоминали мне ценность времени, они видели мир моими глазами, они монотонно отсчитывали счастливые и грустные моменты. Они вечно оставляли на моем запястье белую полоску, не позволяя солнцу добраться до этого участка кожи. И вот они остановились вновь. Я не сразу это заметил, но это был день, когда остановилась Земля, и они почувствовали, как мое сердце бьется в пустоте, а может и не бьется вовсе. И они остановились, верные мне, как никогда, понимающие меня как и всегда. И мне было страшно, мне было страшно все то время, что я шел от своего дома к ней. К той, которая просто умеет слушать. И держать меня за руку. И она держала меня за руку. И слушала. И часы пошли вновь, именно тогда, когда я ощутил, как мир пришел в движение, когда я смогу вдохнуть полной грудью, когда мне перестало быть страшно. И опять стали верно отсчитывать мои секунды. А на следующее утро я твердо был уверен, что время пришло. Часы остановились со мной, а пошли с ней. И это значит, что отсчет пошел заново. И вчера они, впервые за долгое время, застегнулись на первое отверстие, на ее запястье. И это правильно, так я могу быть уверен, что я дал ей действительно что-то ценное и настоящее. Что-то, что дорого мне, часть меня. А сейчас я по привычке посмотрел на свою голую руку и не увидел времени. Теперь вторая ценность моей жизни опоясывает запястье первой.
понедельник, 25 апреля 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
На Тверской площади уже второй раз случайные прохожие имели возможность окунуться в атмосферу несколько нездешнюю. Вполне себе обыденными и привычными стали выступления музыкантов, собирающие вокруг себя зевак, но тут вы становились свидетелями совершенно иной картины. Согласитесь, нечасто можно, пройдя мимо музыкального коллектива, выступающего на улице, не увидеть шляпы с мелочью, напротив, увидеть там многочисленную группу людей, одетых по моде, бывшей более шестидесяти лет назад привычной по ту сторону Атлантики. Событие, сделанное руками самих участников, пусть пока и стихийное, но обещающее стать традиционным – живые выступления молодых команд, играющих rockabilly, те самые парные танцы, которые, казалось бы, ушли из моды навсегда - настоящий jump-n-jive, атмосфера старого доброго безудержного веселья. Все это царило в сквере за Тверской площадью, где то и дело из-под юбок, вздымаемых ветром, сверкали чулки, где брутального вида молодые люди в потертых закатанных джинсах, под бутылочку-другую вели какие-то свои беседы, в которых то и дело мелькали упоминания бриолина, старых автомобилей, и все тех же девушек.
Этот вечер собрал в одном месте представителей трех поколений приверженцев музыкальной культуры пятидесятых: здесь можно было увидеть и ветеранов, чьи хулиганские выходки помнит еще советский Арбат, и самую многочисленную прослойку, рожденных в конце восьмидесятых - начале девяностых, тех, кто являет собой рок-н-ролл сейчас, и даже несколько совсем юных представителей этой культуры. «Старики» травили байки о былом, молодежь увлеченно танцевала – идиллия. Толику разнообразия и радостных красок в вечер внес талантливый саксофонист, один из тех самых ветеранов, Миша 57, как он известен среди друзей, ведь настоящий, живой саксофон, да еще и в таких руках, нечасто можно услышать просто так, пройдя по улице. Казалось бы, такая музыка, не будучи представленной на отечественной эстраде, вряд ли может привлечь много внимания у незнакомых с ней людей, однако число случайных участников было едва ли меньше, чем тех, кто знал об этом концерте. Я тщетно пытался вызнать впечатления у тех, кто был там, все настолько переполнены эмоциями, что вот уже сутки как не могут сформулировать свои хвалебные речи, и мне кажется, что уже сам этот факт является наилучшей похвалой музыкантам и организаторам. Ближе к одиннадцати часам вечера народ начал потихоньку расходиться, но самые стойкие, в том числе и музыканты, собрались по домам уже за полночь.
В связи с недавним крупным концертом в клубе Честерфилд кто-то сказал, что рок-н-ролл вернулся туда, откуда пришел, на Арбат. Но я убедился наглядно, что он вернулся туда, где он начался, на улицу. Просто на улицу, когда ребята собрались и сыграли, сыграли так, что прохожие останавливались и слушали, затаив дыхание. И знаете, это просто здорово, вот так вот идти по улице и наткнуться на настоящий концерт, живой и задорный.
Этот вечер собрал в одном месте представителей трех поколений приверженцев музыкальной культуры пятидесятых: здесь можно было увидеть и ветеранов, чьи хулиганские выходки помнит еще советский Арбат, и самую многочисленную прослойку, рожденных в конце восьмидесятых - начале девяностых, тех, кто являет собой рок-н-ролл сейчас, и даже несколько совсем юных представителей этой культуры. «Старики» травили байки о былом, молодежь увлеченно танцевала – идиллия. Толику разнообразия и радостных красок в вечер внес талантливый саксофонист, один из тех самых ветеранов, Миша 57, как он известен среди друзей, ведь настоящий, живой саксофон, да еще и в таких руках, нечасто можно услышать просто так, пройдя по улице. Казалось бы, такая музыка, не будучи представленной на отечественной эстраде, вряд ли может привлечь много внимания у незнакомых с ней людей, однако число случайных участников было едва ли меньше, чем тех, кто знал об этом концерте. Я тщетно пытался вызнать впечатления у тех, кто был там, все настолько переполнены эмоциями, что вот уже сутки как не могут сформулировать свои хвалебные речи, и мне кажется, что уже сам этот факт является наилучшей похвалой музыкантам и организаторам. Ближе к одиннадцати часам вечера народ начал потихоньку расходиться, но самые стойкие, в том числе и музыканты, собрались по домам уже за полночь.
В связи с недавним крупным концертом в клубе Честерфилд кто-то сказал, что рок-н-ролл вернулся туда, откуда пришел, на Арбат. Но я убедился наглядно, что он вернулся туда, где он начался, на улицу. Просто на улицу, когда ребята собрались и сыграли, сыграли так, что прохожие останавливались и слушали, затаив дыхание. И знаете, это просто здорово, вот так вот идти по улице и наткнуться на настоящий концерт, живой и задорный.