среда, 30 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Я давно для себя решил, что в трудных ситуациях нельзя прибегать к алкоголю. Он не помогает забыться, а только ускоряет поток мыслей, становящихся бесконтрольными, захватывающими все пространство внутри черепной коробки, поглощающими самое сознание и проникающими в самые темные закоулки неподконтрольного более разума. Это чертово безумие, когда ты, подвластный этим безостановочным и беспорядочным мыслям, все глубже погружаешься в ад внезапно раскрывшегося самосознания беспомощного и окруженного непознаваемой опасностью существа, тщетно пытающегося спрятаться и закрыться от все нарастающего ужаса наваливающихся все новыми грудами пепла и остатков былого благополучия мыслей. Это похоже на ночной кошмар, с той лишь только разницей, что ты не спишь - тебе некуда бежать, тебе не дано пробудиться от всеобъемлющего ужаса бытия наедине с собственными химерами, рожденными пораженным жизненными коллапсами разума, вся внутренняя защита которого была так кстати ликвидированная несколькими сутками бездумного алкогольного бреда в попытках забытия. И все, что тебе остается - забиться в угол собственного сознания в наивной попытке переждать этот ад, созданный необузданной теперь фантазией пораженного в самое сердце внутреннего мирка. И в адской пляске образов и калейдоскопе сменяющих друг друга с невероятной скоростью случайно возникающих озарений панического характера изредка мелькает последний луч надежды - жалкая мысль о том, что когда-нибудь это все закончится... И однажды это случается.
суббота, 26 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Шагали долго не улыбаясь, храня молчание,
Под грузом долга порой сгибаясь - в глазах отчаяние,
Под звон набата неровным строем. Судьбе слугою
Я был солдатом и пал героем в войне с собою.
Любимец муз и адепт искусств, что живут поныне,
Мой тяжкий груз менестреля чувств гордо нес святыней,
Да что об этом, я впал в немилость, вином спасался...
Я был поэтом, но так случилось, что исписался.
В объятьях страсти в бреду любовном слова рождались,
Мгновеньем счастья в тиши безмолвной те награждались.
Был окрыленным, упал, но что же? Последним словом:
Я был влюбленным, и дай мне, Боже, побыть им снова.
Под грузом долга порой сгибаясь - в глазах отчаяние,
Под звон набата неровным строем. Судьбе слугою
Я был солдатом и пал героем в войне с собою.
Любимец муз и адепт искусств, что живут поныне,
Мой тяжкий груз менестреля чувств гордо нес святыней,
Да что об этом, я впал в немилость, вином спасался...
Я был поэтом, но так случилось, что исписался.
В объятьях страсти в бреду любовном слова рождались,
Мгновеньем счастья в тиши безмолвной те награждались.
Был окрыленным, упал, но что же? Последним словом:
Я был влюбленным, и дай мне, Боже, побыть им снова.
четверг, 24 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Последнее время ловлю себя на мысли, что очень хочется гашиша. Только не тупой накурки, а с фисташковым вареньем, как принято на Востоке. В общем я знаю чем я займусь в Сирии - буду дичайше упарываться постигать глубину бесконечной вселенной, как мудрецы древности. А может быть на этом желании сказалось то, что я получил высший балл по философии?
понедельник, 21 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Слава мирская проходит бесследно. О многих творцах Ренессанса забыли еще при их жизни. Десятки остались в памяти людской и по сей день. Легендами стали единицы.
Так кто же вы, мастер Шекспир? Сын перчаточника, не получивший и базового образования, едва различавший буквы английского алфавита? Или образованнейший из современников, одинаково изящно изъяснявшийся как на родном, так и на греческом, итальянском и французском языках? Безродный актер или благородный лорд? Реальный человек или группа творцов? Кто знает?
У меня была целая ночь, чтобы предаваться размышлениям. Но занят я был несколько иным. Поверьте, трудно быть профессионалом в окружении прелестных актрис и под звон бокалов. И, резонно решив, что для хорошего материала стоит полноценно проникнуться атмосферой театральных подмостков, я отправился прямиком к виночерпию. Именно отсюда начинается повествование о ночи в объятьях драмы.
Актрисы упорхнули из моих объятий, а минуту спустя уже выслушивали наставления и отборную ругань мастера Уилла. И не мудрено, ведь играли они из рук вон плохо, то и дело отвлекались на праздных зевак вроде меня, а иной раз и увлекались возлияниями. А ведь сама королева обещалась посетить премьеру трагедии о ревнивом мавре. И что оставалось удрученному драматургу, как не потопить свои нервы в добром эле?
Стоило мне отлучиться за кулисы «Глобуса», чтобы приватно побеседовать с милыми служительницами муз, как до моего уха донеслись сначала взаимные насмешки и брань, а после и вовсе звон металла. Привлеченный шумом, я застал самый разгар уличного столкновения, где представители почтеннейших семейств проливали свою благородную кровь на мостовую Вероны. Помимо толпы зевак, истово поддерживавших обе стороны, на шум же явился и Князь. Увы, он не успел предотвратить печального исхода, а только застал два остывающих тела и быстро редеющую толпу зрителей.
Признаться, я и сам, будучи потомком легионеров, едва сумел удержаться от того, чтобы не вмешаться в стычку земляков. И судьба была благосклонна ко мне: некий, не назвавшийся по имени, юноша возвестил всему сообществу о намерении развязать конфликт со всеми и каждым из тех, кто пришел насладиться искусством труппы мастера Шекспира. И в порыве слепого гнева он несколько раз имел неосторожность упомянуть почтенных предков каждого из нас в отдельности. И тут уже ваш покорный слуга не смог сдержаться. Быть может, здесь сыграло свою роль вино, а может быть излишняя щепетильность моя в вопросах чести.
Впрочем, куда одному юноше против половины актеров «Глобуса»? Не ясно до конца, за кого они боялись больше, сдерживая мой порыв наказать подлеца: за сохранность моей персоны, либо же за безопасность этого сына далеких гор? Однако же я не был единственным, кто с оружием в руках дерзнул защищать собственную честь. К моей радости я оказался предводителем дюжины славных мужей, изъявивших готовность к решительным действиям. Благо же, что городская стража выпроводила возмутителя спокойствия из театра, а нам пришлось умерять свой пыл в уже бессмысленных бравадах и боевых гимнах.
Утомленный событиями прошедшего дня и завершающейся ночи я, стыдливо признаюсь, уснул прямо в зрительском зале. И был разбужен громом оваций, ознаменовавших наступление рассвета в туманном Лондоне. По ту же сторону дверей меня ждала просыпающаяся Москва.
Я намеренно не упомянул ни об одном фильме из тех, которые посмотрел.
Ведь они - всего лишь фон, дополнение для тех, поистине шекспировских, страстей, которые разыгрались в центральном кинотеатре столицы. Я пытался, хоть бы и на бумаге, передать читателю атмосферу, в которую с успехом погрузился сам. Совсем немного фантазии и усилий понадобилось, чтобы действительно обнаружить себя невольным свидетелем репетиций «Глобуса» в дождливой Англии, искренне сопереживать, наблюдая кровавую развязку столкновения Меркуцио и Тибальда в солнечной Италии.
Актеры Щепки были талантливы, сотрудники кинотеатра профессиональны: как удалось выяснить позже – во время показа второго фильма из здания был выведен некий сумасшедший, затеявший драку. Ну и второй конфликт, свидетелем и участником которого я стал сам, завершился тоже благодаря охране «Художественного».
Подводя итог этой ночи, я могу сказать следующее: кто был, тот не пожалеет.
Так кто же вы, мастер Шекспир? Сын перчаточника, не получивший и базового образования, едва различавший буквы английского алфавита? Или образованнейший из современников, одинаково изящно изъяснявшийся как на родном, так и на греческом, итальянском и французском языках? Безродный актер или благородный лорд? Реальный человек или группа творцов? Кто знает?
У меня была целая ночь, чтобы предаваться размышлениям. Но занят я был несколько иным. Поверьте, трудно быть профессионалом в окружении прелестных актрис и под звон бокалов. И, резонно решив, что для хорошего материала стоит полноценно проникнуться атмосферой театральных подмостков, я отправился прямиком к виночерпию. Именно отсюда начинается повествование о ночи в объятьях драмы.
Актрисы упорхнули из моих объятий, а минуту спустя уже выслушивали наставления и отборную ругань мастера Уилла. И не мудрено, ведь играли они из рук вон плохо, то и дело отвлекались на праздных зевак вроде меня, а иной раз и увлекались возлияниями. А ведь сама королева обещалась посетить премьеру трагедии о ревнивом мавре. И что оставалось удрученному драматургу, как не потопить свои нервы в добром эле?
Стоило мне отлучиться за кулисы «Глобуса», чтобы приватно побеседовать с милыми служительницами муз, как до моего уха донеслись сначала взаимные насмешки и брань, а после и вовсе звон металла. Привлеченный шумом, я застал самый разгар уличного столкновения, где представители почтеннейших семейств проливали свою благородную кровь на мостовую Вероны. Помимо толпы зевак, истово поддерживавших обе стороны, на шум же явился и Князь. Увы, он не успел предотвратить печального исхода, а только застал два остывающих тела и быстро редеющую толпу зрителей.
Признаться, я и сам, будучи потомком легионеров, едва сумел удержаться от того, чтобы не вмешаться в стычку земляков. И судьба была благосклонна ко мне: некий, не назвавшийся по имени, юноша возвестил всему сообществу о намерении развязать конфликт со всеми и каждым из тех, кто пришел насладиться искусством труппы мастера Шекспира. И в порыве слепого гнева он несколько раз имел неосторожность упомянуть почтенных предков каждого из нас в отдельности. И тут уже ваш покорный слуга не смог сдержаться. Быть может, здесь сыграло свою роль вино, а может быть излишняя щепетильность моя в вопросах чести.
Впрочем, куда одному юноше против половины актеров «Глобуса»? Не ясно до конца, за кого они боялись больше, сдерживая мой порыв наказать подлеца: за сохранность моей персоны, либо же за безопасность этого сына далеких гор? Однако же я не был единственным, кто с оружием в руках дерзнул защищать собственную честь. К моей радости я оказался предводителем дюжины славных мужей, изъявивших готовность к решительным действиям. Благо же, что городская стража выпроводила возмутителя спокойствия из театра, а нам пришлось умерять свой пыл в уже бессмысленных бравадах и боевых гимнах.
Утомленный событиями прошедшего дня и завершающейся ночи я, стыдливо признаюсь, уснул прямо в зрительском зале. И был разбужен громом оваций, ознаменовавших наступление рассвета в туманном Лондоне. По ту же сторону дверей меня ждала просыпающаяся Москва.
Я намеренно не упомянул ни об одном фильме из тех, которые посмотрел.
Ведь они - всего лишь фон, дополнение для тех, поистине шекспировских, страстей, которые разыгрались в центральном кинотеатре столицы. Я пытался, хоть бы и на бумаге, передать читателю атмосферу, в которую с успехом погрузился сам. Совсем немного фантазии и усилий понадобилось, чтобы действительно обнаружить себя невольным свидетелем репетиций «Глобуса» в дождливой Англии, искренне сопереживать, наблюдая кровавую развязку столкновения Меркуцио и Тибальда в солнечной Италии.
Актеры Щепки были талантливы, сотрудники кинотеатра профессиональны: как удалось выяснить позже – во время показа второго фильма из здания был выведен некий сумасшедший, затеявший драку. Ну и второй конфликт, свидетелем и участником которого я стал сам, завершился тоже благодаря охране «Художественного».
Подводя итог этой ночи, я могу сказать следующее: кто был, тот не пожалеет.
четверг, 17 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Господа, молчать не в силах!
Расскажу я как красива
Та, что мне во сне явилась
И владеет мной с тех пор.
Богом созданное чудо,
Говорить о ней я буду.
Подобрать слова так трудно,
Королева серых гор.
Если б вам узреть богиню -
В этот миг и время стынет -
Небеса от счастья плачут,
Затихает вечный спор
Что прелестнее на свете:
Шум волны иль вольный ветер.
Ясно всем - никак иначе -
Королева серых гор.
Как-то вечером подобным,
Я прошел, судьбой ведомый,
Через всю страну от дома -
Жду с надеждой разговор.
Через земли менестрелей,
Шума ветра, птичих трелей,
Но средь всех она милее -
Королева серых гор.
Если б вам узреть богиню -
В этот миг и время стынет -
Небеса от счастья плачут,
Затихает вечный спор
Что прелестнее на свете:
Шум волны иль вольный ветер.
Ясно всем - никак иначе -
Королева серых гор.
Мне теперь пора в дорогу
Ведь дойти всего немного
До желанного порога.
Меня манит птичий хор.
Они знают тайну средства,
Что открыть желаю с детства -
Как открыть замочек сердца
Королевы серых гор.
Если б вам узреть богиню -
В этот миг и время стынет -
Небеса от счастья плачут,
Затихает вечный спор
Что прелестнее на свете:
Шум волны иль вольный ветер.
Ясно всем - никак иначе -
Королева серых гор.
Расскажу я как красива
Та, что мне во сне явилась
И владеет мной с тех пор.
Богом созданное чудо,
Говорить о ней я буду.
Подобрать слова так трудно,
Королева серых гор.
Если б вам узреть богиню -
В этот миг и время стынет -
Небеса от счастья плачут,
Затихает вечный спор
Что прелестнее на свете:
Шум волны иль вольный ветер.
Ясно всем - никак иначе -
Королева серых гор.
Как-то вечером подобным,
Я прошел, судьбой ведомый,
Через всю страну от дома -
Жду с надеждой разговор.
Через земли менестрелей,
Шума ветра, птичих трелей,
Но средь всех она милее -
Королева серых гор.
Если б вам узреть богиню -
В этот миг и время стынет -
Небеса от счастья плачут,
Затихает вечный спор
Что прелестнее на свете:
Шум волны иль вольный ветер.
Ясно всем - никак иначе -
Королева серых гор.
Мне теперь пора в дорогу
Ведь дойти всего немного
До желанного порога.
Меня манит птичий хор.
Они знают тайну средства,
Что открыть желаю с детства -
Как открыть замочек сердца
Королевы серых гор.
Если б вам узреть богиню -
В этот миг и время стынет -
Небеса от счастья плачут,
Затихает вечный спор
Что прелестнее на свете:
Шум волны иль вольный ветер.
Ясно всем - никак иначе -
Королева серых гор.
понедельник, 14 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Никаких особых ужасов или откровений. Без прикрас и нагнетания.
Ну, командир роты нам сказал еще в июне, то есть за два месяца, мол готовьтесь ребята, через пару месяцев начнется война. Мы-то (спецназ) не сильно поверили, ведь там миротворцы, все под контролем. Но разведка работала, они уже знали. Да и командиры у нас, кто Чечню прошел, подготовленные, кто с ранениями, кто с наградами. Для них это привычно было.
Седьмого числа, утром мы выехали из Осетии, чтобы сопроводить командный состав, генералов, майоров, до населенного пункта. Пересекли Рокский перевал, забрали наших командиров и вернулись в Осетию. И они смотрели в поселении, Дарское, кажется, места, где можно площадки для вертолетов поставить. Да и там хорошие казармы стояли, теплая вода, удобства, добротно построенные. Ну мы краем уха что слышали, мы же просто оцепление были. Доносились обрывки фраз, мол тут части какие поставить, вооружение довезти. Договаривались непосредственно с президентом Южной Осетии. Это не доезжая километров пятнадцать до Цхинвала. Ну значит сопроводили, вернулись в расположение. Меня дежурным по роте поставили. Нас три группы спецназа было. По пятнадцать человек приблизительно. Командир роты во главе одной группы отправился патрулировать лес. Я им оружие выдал, и они ушли. Ну а утром началась война. Вот мы, тридцать человек, сидим с миротворцами в здании, и одна группа где-то там в лесу. Связи, естественно, с ними нет. А без командира ощущалась неуверенность. Тут война, а не понятно, кто будет управлять командным составом. Офицеры-то были, но они отслужили месяцев восемь, доверия к ним не чувствовалось. Я лучше поверю своей голове, я-то на тот момент уже два с половиной года отслужил по контракту. Я сразу после учебки подписал контракт. Еще в Краснодаре в две тысячи шестом.
Мы сначала в Северной Осетии горную подготовку проходили, в комплексе Дарьял. Грубо говоря нас готовили к боевым действиям в горах. Наша рота на хорошем счету стояла, вот нас и послали. А в Южную Осетию мы приехали в самом конце апреля. Мы там секретно находились, там не должно было быть спецназа, вот нас и переодели в форму простой пехоты. Под миротворцев замаскировали. Выезжали в ночь, приехали поздней ночью. Куда нас завязли мы не знали. Нам тогда сказали, что просто идут совместные учения. Выгрузились, а там просто какое-то здание стоит. Ну мы расположились. И только когда проспались, утром, сообразили, что мы уже в Южной Осетии. Это у нас тридцатое апреля как раз. Нам запретили звонить и говорить куда мы едем, писать запретили. Там один парень сфотографировался на телефон и фотографию в соцсеть выложил, с подписью. Это быстро до командира роты дошло, чай не дураки работают. Нас собрали, ротный сказал, мол признавайтесь, у меня все равно тут все записано, но давайте. Парень признался, получил два наряда. Ерунда, если учесть, что он фактически подставлял всю страну, раскрывая наше неофициальное нахождение в Осетии. А у нас отобрали все телефоны. Выдавали раз в неделю, чтобы родным позвонить, сказать, что жив-здоров. А так молчать и еще раз молчать. Нас там не было. Нам даже запретили общаться с миротворцами, с которыми мы делили казармы, в которых жили. Мол пехота и пехота. Но и они-то не дураки, знали кто мы. Да и мир круглый, мы там встретили тех, с кем два года назад в учебке были. Кто-то попал в одну часть, кто-то в другую. Кто-то подписал контракт, а кто-то нет. И вот со многими мы встретились там, вот они и знали кто мы и откуда. Просто два года не виделись.
Все вместе меньше двухсот человек. Но и то: часть находится в здании, а часть по постам миротворческим по периметру. А мы отдельно были. У нас свое командование и свои миссии. Проводили разведки по ночам, например. По несколько суток в лесу сидели. По очереди группы ходили. И никто не видел этого.
Мы сидели двумя группами, без командира. Сначала думали, что нас скоро заберут, наивные. Так-то они город бомбили, а тут выстрел прямо по зданию пришелся. В восьмом часу утра примерно. У нас на крыше здания был наблюдательный пункт, вот по нему и выстрелили. Несколько человек серьезно ранило. Сначала думали, что один выстрел, случайный, сейчас все закончится. А потом еще выстрел. И еще. Мы стали отстреливаться, но куда там с автоматами против танка? Вот так два дня мы там и оборонялись. С утра восьмого и до ночи девятого августа. А потом от одного из выстрелов загорелся склад, дым потянул в подвал, где мы сидели. Мы намочили тряпки, обмотались, просидели так около часа. А потом стало уже невозможно, и мы начали уходить. Уходили полями, местность открытая, страшно. Это все без приказов, сами по себе. Сначала ушла пехота, а затем и мы. Полночи мы шли, устали жутко, ведь Цхинвал в низине, а мы маршем под обстрелом в гору шагали. Ночь провели где-то в лесу неподалеку от проезжей части. По два часа, менялись караулами. Местность мы знали, так как во время заданий и учений избегали ее вдоль и поперек, так что пошли в расположение наших войск, где проводились стрельбы. Это уже под вечер десятого августа. Встретились со своими. Нас потом погрузили в машину, довезли до своих туда, куда мы как раз сопровождали наших генералов, в Дарское это. С десятого на одиннадцатое ночь мы там провели. А одиннадцатого война уже закончилась. Мы вернулись к вечеру в Цхинвал, посмотреть, что осталось из вещей. А там от здания ничего не осталось. Первый этаж весь рухнул, а подвал, где мы сидели просто засыпало, так что если бы мы там остались, то там бы и остались. Как мы узнали позже – по зданию целенаправленно били установками «Град» Ну оно и обвалилось. Всего целого и осталось, что пара туалетов и умывальник. Мы еще смеялись потом: знать бы – сел под раковину и сиди спокойно. А так все вещи завалило. У ребят военники погорели, деньги, вещи многие. Вот так вся война и прошла.
С "Востоком" мы не сталкивались. У них много погибших и раненых, они же первыми в пекло ломанулись. Но они вообще такие, матерые, там средний возраст за тридцать. Они в первую чеченскую были против нас, во вторую за нас. Они говорили, что они и не за Россию, и не за Чечню. Куда Кадыров скажет – туда и пойдут. Они вообще кроме войны ничего и не знают, наверно. Хотя к стрельбе и мы привыкли. Там же как, каждую неделю пальба стабильно. А ведь еще и чемпионат Европы шел. Мы тоже смотрели, хоть какое развлечение. И вот только сядешь матч смотреть, так пальба. И стоишь по стеночке в броне, чтобы шальной не задело. Мы же посередине между грузинской частью и Цхинвалом стояли. Вот через нас и перестреливались. Да и бывало слышишь, что свадьба или гулянка где. Ну сразу понятно, что через пару часов жди огня.
Официально там одни миротворцы были. Просто опасно было без шевронов миротворческих в город соваться. А кроме нас мы замаскированных не встречали. Там же была война в начале девяностых, так что не миротворцам в городе грозило получить люлей. Там вообще странное отношение к русским. Те, кто помнит первую войну – те к нам хорошо относились, а молодежь наоборот. Вот мы и опасались по одному, если надо было в город – только по трое. Когда выезжали куда-то на машинах, то нам молодежь характерные жесты показывала (изобразил фигуру со средним пальцем, а так же жест, имитирующий стрельбу из автомата).
И с грузинами также запутанно. Хотя мы с ними вот нормально. Не общались, но, если сталкивались, расходились без конфликтов. Там же вообще все непонятно с Осетией, она резанная какая-то. Тут кусок Грузии, там Осетии, тут опять Грузии. Я сам не понимал, когда мы куда-то ездили, на чьей мы территории. И семьи смешанные были. Но к грузинским солдатам отношение было не лучше, чем к нам.
Мы когда возвращались в город – там было много погибших и умирающих, стоны вокруг, ведь обстреливали «Градом», накрыли просто весь город.
Мы когда узнавали про погибших и раненых, то узнали, что ни один из погибших не был убит пулей. Все осколками, от минометов, от танков. Грубо говоря, грузины просто не умели воевать оружием. Сначала обстреляли, а потом просто зачистили. У нас-то тяжелого вооружения не было. Только БМП. Миротворцы не имею права иметь тяжелую технику, а нас там вообще не было. А у грузин через поле военная часть, а через пару километров танковая часть, там Т-80 были, вот они быстро и приехали. А как я узнал позже – в танках весь технический персонал, водители и механики – все украинцы. Такой вот политический ход, украинцы в грузинской армии. Мы же находили тела танкистов, а там личные жетоны с указанием гражданства. Так что подготовка у грузин была так себе. В основном наемники. Еще множество шприцов находили – они воевали под наркотой, чтобы не бояться. Мы потеряли три человека, еще восемь ранеными. Так ведь грузины огонь открыли по столовой, по лазарету тогда, с утра восьмого августа.
Да, за то, что мы там стояли, отбивались, нас наградили Георгиевскими крестами. Официально признали, были вручения наград. Я свой крест получил второго августа две тысячи девятого.
Но получить пенсию я не могу. Когда обращался в военкому города Твери, он сказал, мол подавай в суд, если хочешь. Я когда пришел узнавать, подать заявление на ветеранскую пенсию – мне сказали, что нашей части там не было, а значит не положено. По одним бумагам мы там были, по накладным, например. На довольствие поставлен, с него снят. Прибыл, убыл. А по другим – нас там никогда не было. Противоречат друг другу. Россия – одним словом. Друзьям звоню, с кем служил – никто не получил пенсии. «Завтраками» кормят.
Ну, командир роты нам сказал еще в июне, то есть за два месяца, мол готовьтесь ребята, через пару месяцев начнется война. Мы-то (спецназ) не сильно поверили, ведь там миротворцы, все под контролем. Но разведка работала, они уже знали. Да и командиры у нас, кто Чечню прошел, подготовленные, кто с ранениями, кто с наградами. Для них это привычно было.
Седьмого числа, утром мы выехали из Осетии, чтобы сопроводить командный состав, генералов, майоров, до населенного пункта. Пересекли Рокский перевал, забрали наших командиров и вернулись в Осетию. И они смотрели в поселении, Дарское, кажется, места, где можно площадки для вертолетов поставить. Да и там хорошие казармы стояли, теплая вода, удобства, добротно построенные. Ну мы краем уха что слышали, мы же просто оцепление были. Доносились обрывки фраз, мол тут части какие поставить, вооружение довезти. Договаривались непосредственно с президентом Южной Осетии. Это не доезжая километров пятнадцать до Цхинвала. Ну значит сопроводили, вернулись в расположение. Меня дежурным по роте поставили. Нас три группы спецназа было. По пятнадцать человек приблизительно. Командир роты во главе одной группы отправился патрулировать лес. Я им оружие выдал, и они ушли. Ну а утром началась война. Вот мы, тридцать человек, сидим с миротворцами в здании, и одна группа где-то там в лесу. Связи, естественно, с ними нет. А без командира ощущалась неуверенность. Тут война, а не понятно, кто будет управлять командным составом. Офицеры-то были, но они отслужили месяцев восемь, доверия к ним не чувствовалось. Я лучше поверю своей голове, я-то на тот момент уже два с половиной года отслужил по контракту. Я сразу после учебки подписал контракт. Еще в Краснодаре в две тысячи шестом.
Мы сначала в Северной Осетии горную подготовку проходили, в комплексе Дарьял. Грубо говоря нас готовили к боевым действиям в горах. Наша рота на хорошем счету стояла, вот нас и послали. А в Южную Осетию мы приехали в самом конце апреля. Мы там секретно находились, там не должно было быть спецназа, вот нас и переодели в форму простой пехоты. Под миротворцев замаскировали. Выезжали в ночь, приехали поздней ночью. Куда нас завязли мы не знали. Нам тогда сказали, что просто идут совместные учения. Выгрузились, а там просто какое-то здание стоит. Ну мы расположились. И только когда проспались, утром, сообразили, что мы уже в Южной Осетии. Это у нас тридцатое апреля как раз. Нам запретили звонить и говорить куда мы едем, писать запретили. Там один парень сфотографировался на телефон и фотографию в соцсеть выложил, с подписью. Это быстро до командира роты дошло, чай не дураки работают. Нас собрали, ротный сказал, мол признавайтесь, у меня все равно тут все записано, но давайте. Парень признался, получил два наряда. Ерунда, если учесть, что он фактически подставлял всю страну, раскрывая наше неофициальное нахождение в Осетии. А у нас отобрали все телефоны. Выдавали раз в неделю, чтобы родным позвонить, сказать, что жив-здоров. А так молчать и еще раз молчать. Нас там не было. Нам даже запретили общаться с миротворцами, с которыми мы делили казармы, в которых жили. Мол пехота и пехота. Но и они-то не дураки, знали кто мы. Да и мир круглый, мы там встретили тех, с кем два года назад в учебке были. Кто-то попал в одну часть, кто-то в другую. Кто-то подписал контракт, а кто-то нет. И вот со многими мы встретились там, вот они и знали кто мы и откуда. Просто два года не виделись.
Все вместе меньше двухсот человек. Но и то: часть находится в здании, а часть по постам миротворческим по периметру. А мы отдельно были. У нас свое командование и свои миссии. Проводили разведки по ночам, например. По несколько суток в лесу сидели. По очереди группы ходили. И никто не видел этого.
Мы сидели двумя группами, без командира. Сначала думали, что нас скоро заберут, наивные. Так-то они город бомбили, а тут выстрел прямо по зданию пришелся. В восьмом часу утра примерно. У нас на крыше здания был наблюдательный пункт, вот по нему и выстрелили. Несколько человек серьезно ранило. Сначала думали, что один выстрел, случайный, сейчас все закончится. А потом еще выстрел. И еще. Мы стали отстреливаться, но куда там с автоматами против танка? Вот так два дня мы там и оборонялись. С утра восьмого и до ночи девятого августа. А потом от одного из выстрелов загорелся склад, дым потянул в подвал, где мы сидели. Мы намочили тряпки, обмотались, просидели так около часа. А потом стало уже невозможно, и мы начали уходить. Уходили полями, местность открытая, страшно. Это все без приказов, сами по себе. Сначала ушла пехота, а затем и мы. Полночи мы шли, устали жутко, ведь Цхинвал в низине, а мы маршем под обстрелом в гору шагали. Ночь провели где-то в лесу неподалеку от проезжей части. По два часа, менялись караулами. Местность мы знали, так как во время заданий и учений избегали ее вдоль и поперек, так что пошли в расположение наших войск, где проводились стрельбы. Это уже под вечер десятого августа. Встретились со своими. Нас потом погрузили в машину, довезли до своих туда, куда мы как раз сопровождали наших генералов, в Дарское это. С десятого на одиннадцатое ночь мы там провели. А одиннадцатого война уже закончилась. Мы вернулись к вечеру в Цхинвал, посмотреть, что осталось из вещей. А там от здания ничего не осталось. Первый этаж весь рухнул, а подвал, где мы сидели просто засыпало, так что если бы мы там остались, то там бы и остались. Как мы узнали позже – по зданию целенаправленно били установками «Град» Ну оно и обвалилось. Всего целого и осталось, что пара туалетов и умывальник. Мы еще смеялись потом: знать бы – сел под раковину и сиди спокойно. А так все вещи завалило. У ребят военники погорели, деньги, вещи многие. Вот так вся война и прошла.
С "Востоком" мы не сталкивались. У них много погибших и раненых, они же первыми в пекло ломанулись. Но они вообще такие, матерые, там средний возраст за тридцать. Они в первую чеченскую были против нас, во вторую за нас. Они говорили, что они и не за Россию, и не за Чечню. Куда Кадыров скажет – туда и пойдут. Они вообще кроме войны ничего и не знают, наверно. Хотя к стрельбе и мы привыкли. Там же как, каждую неделю пальба стабильно. А ведь еще и чемпионат Европы шел. Мы тоже смотрели, хоть какое развлечение. И вот только сядешь матч смотреть, так пальба. И стоишь по стеночке в броне, чтобы шальной не задело. Мы же посередине между грузинской частью и Цхинвалом стояли. Вот через нас и перестреливались. Да и бывало слышишь, что свадьба или гулянка где. Ну сразу понятно, что через пару часов жди огня.
Официально там одни миротворцы были. Просто опасно было без шевронов миротворческих в город соваться. А кроме нас мы замаскированных не встречали. Там же была война в начале девяностых, так что не миротворцам в городе грозило получить люлей. Там вообще странное отношение к русским. Те, кто помнит первую войну – те к нам хорошо относились, а молодежь наоборот. Вот мы и опасались по одному, если надо было в город – только по трое. Когда выезжали куда-то на машинах, то нам молодежь характерные жесты показывала (изобразил фигуру со средним пальцем, а так же жест, имитирующий стрельбу из автомата).
И с грузинами также запутанно. Хотя мы с ними вот нормально. Не общались, но, если сталкивались, расходились без конфликтов. Там же вообще все непонятно с Осетией, она резанная какая-то. Тут кусок Грузии, там Осетии, тут опять Грузии. Я сам не понимал, когда мы куда-то ездили, на чьей мы территории. И семьи смешанные были. Но к грузинским солдатам отношение было не лучше, чем к нам.
Мы когда возвращались в город – там было много погибших и умирающих, стоны вокруг, ведь обстреливали «Градом», накрыли просто весь город.
Мы когда узнавали про погибших и раненых, то узнали, что ни один из погибших не был убит пулей. Все осколками, от минометов, от танков. Грубо говоря, грузины просто не умели воевать оружием. Сначала обстреляли, а потом просто зачистили. У нас-то тяжелого вооружения не было. Только БМП. Миротворцы не имею права иметь тяжелую технику, а нас там вообще не было. А у грузин через поле военная часть, а через пару километров танковая часть, там Т-80 были, вот они быстро и приехали. А как я узнал позже – в танках весь технический персонал, водители и механики – все украинцы. Такой вот политический ход, украинцы в грузинской армии. Мы же находили тела танкистов, а там личные жетоны с указанием гражданства. Так что подготовка у грузин была так себе. В основном наемники. Еще множество шприцов находили – они воевали под наркотой, чтобы не бояться. Мы потеряли три человека, еще восемь ранеными. Так ведь грузины огонь открыли по столовой, по лазарету тогда, с утра восьмого августа.
Да, за то, что мы там стояли, отбивались, нас наградили Георгиевскими крестами. Официально признали, были вручения наград. Я свой крест получил второго августа две тысячи девятого.
Но получить пенсию я не могу. Когда обращался в военкому города Твери, он сказал, мол подавай в суд, если хочешь. Я когда пришел узнавать, подать заявление на ветеранскую пенсию – мне сказали, что нашей части там не было, а значит не положено. По одним бумагам мы там были, по накладным, например. На довольствие поставлен, с него снят. Прибыл, убыл. А по другим – нас там никогда не было. Противоречат друг другу. Россия – одним словом. Друзьям звоню, с кем служил – никто не получил пенсии. «Завтраками» кормят.
воскресенье, 13 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Туман. Предрассветная мгла отступает.
Роса. Спотыкаясь на каждом шагу
По небу луна кое-как ковыляет.
И звезды бледнеют. И вот на бегу
Проснувшийся ветер листву подгоняет.
Морозит. Стоит, наклонившись, ковыль.
Туман под дыханием северным тает.
Скрипит под ногами прибитая пыль.
Застывшие звуки обрушились громом,
Хоть все и не ново, хоть все как всегда,
Когда раздается - до боли знакомо:
"Ну что же, сходиться прошу, господа."
Роса. Спотыкаясь на каждом шагу
По небу луна кое-как ковыляет.
И звезды бледнеют. И вот на бегу
Проснувшийся ветер листву подгоняет.
Морозит. Стоит, наклонившись, ковыль.
Туман под дыханием северным тает.
Скрипит под ногами прибитая пыль.
Застывшие звуки обрушились громом,
Хоть все и не ново, хоть все как всегда,
Когда раздается - до боли знакомо:
"Ну что же, сходиться прошу, господа."
суббота, 12 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Россия - такое место, где вечно пешком по шпалам,
От почестей до ареста всего пять минут бывало,
Где вечно бардак в почете, положение чрезвычайно,
И как же вы тут живете? И довольные необычайно.
Удивляться не приходилось - мы к такому привычны с детства,
И на то только и сгодилась страна вечного раболепства,
Бесконечной толпы к окошку неработающей сберкассы,
Каждый сам на уме немножко, ну а вместе - разумная масса.
А рискни возвестить иное, мол давайте уже жить дружно,
И оплеван ты, а за спиною гул ругательств звучит натужно.
Тут медведи, упившись водкой, сняты бабушкиным "Зенитом".
Иностранцы дерут пусть глотки. Это Родина, извините.
Воры с жуликами у власти, а ведь было у нас когда-то,
Что в порыве мужицкой страсти гнали нечисть и брат за брата.
Не везло на царей России, и свои разочаровали,
Ну а те, кого пригласили, так и вовсе все разворовали.
За одно лишь скажу спасибо - не повымерли здесь таланты,
И бытуют по всей России власти критики - пасквилянты,
И поэт гражданином назван и несет свое слово людям,
И народ словам внемлет разным - ведь поэта мы не осудим.
Он глаголом, как правду-матку, разрубает глупца на троне -
У того положение шатко, так и глянь, он как "Курск" утонет.
Он с айфоном или воланом усидит наверху едва ли,
Править эдаким балаганом только клоунам и давали.
Агитаторов той "России", что "единой" себя величает
Мы намедни так и спросили, мол люлей-то не получали?
И глаза потупив невольно, и, стесняясь, лицо скрывая
Нам ответили: Били, и больно. И добавить еще обещали.
Вот и верь после этого в сказки про почти что полтинник процентов.
Голос свой не отдаст по указке за игрушечного президента
Даже самый алкаш последний, тут едро сильно обманулось.
Потому, что у всех поколений коллективная совесть проснулась
две минуты назад|Редактировать.
От почестей до ареста всего пять минут бывало,
Где вечно бардак в почете, положение чрезвычайно,
И как же вы тут живете? И довольные необычайно.
Удивляться не приходилось - мы к такому привычны с детства,
И на то только и сгодилась страна вечного раболепства,
Бесконечной толпы к окошку неработающей сберкассы,
Каждый сам на уме немножко, ну а вместе - разумная масса.
А рискни возвестить иное, мол давайте уже жить дружно,
И оплеван ты, а за спиною гул ругательств звучит натужно.
Тут медведи, упившись водкой, сняты бабушкиным "Зенитом".
Иностранцы дерут пусть глотки. Это Родина, извините.
Воры с жуликами у власти, а ведь было у нас когда-то,
Что в порыве мужицкой страсти гнали нечисть и брат за брата.
Не везло на царей России, и свои разочаровали,
Ну а те, кого пригласили, так и вовсе все разворовали.
За одно лишь скажу спасибо - не повымерли здесь таланты,
И бытуют по всей России власти критики - пасквилянты,
И поэт гражданином назван и несет свое слово людям,
И народ словам внемлет разным - ведь поэта мы не осудим.
Он глаголом, как правду-матку, разрубает глупца на троне -
У того положение шатко, так и глянь, он как "Курск" утонет.
Он с айфоном или воланом усидит наверху едва ли,
Править эдаким балаганом только клоунам и давали.
Агитаторов той "России", что "единой" себя величает
Мы намедни так и спросили, мол люлей-то не получали?
И глаза потупив невольно, и, стесняясь, лицо скрывая
Нам ответили: Били, и больно. И добавить еще обещали.
Вот и верь после этого в сказки про почти что полтинник процентов.
Голос свой не отдаст по указке за игрушечного президента
Даже самый алкаш последний, тут едро сильно обманулось.
Потому, что у всех поколений коллективная совесть проснулась
две минуты назад|Редактировать.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Мне ответили, уиии!
Сказали, что рады новым лицам, и что сотрудничать вполне себе можно!
Сказали, что рады новым лицам, и что сотрудничать вполне себе можно!
пятница, 11 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Раньше в зеркале - гордость младая,
И надменные взгляды эстета...
Я снимаю свои эполеты
Там теперь лишь усталость седая.
В прошлом будущее ожидало
Нас великое, как же иначе?
Но теперь оно в прошлом, тем паче,
Что его так и вовсе не стало.
Годы шли, мы мельчили невольно,
Мы меняли мечты на стабильность.
Где же страсть наша, любвеобильность?
Отражения с нас и довольно.
Не напишут художники слова
Наших ярких, задорных портретов.
Изжились, да и хватит об этом,
Завтра Солнце поднимется снова.
Только так продолжаться не может,
Я настаиваю - все химеры!
Я отказываюсь жить без веры,
В то, что в жизни тоска только гложет,
В то, что радости кончилось время,
Что в любовь уж не верят поэты.
Гордо блещут огнем эполеты -
Жизнь - довольно посильное бремя.
И, судьбе повинуясь покорно,
Забывать не пристало о воле,
По себе избираю я долю,
Року я улыбаюсь задорно.
Все пустое - хандра и невзгоды
В жизни искренним быть, и по чести:
Без обмана, измены и лести
Жить! И так будет долгие годы.
Потому, как нельзя поддаваться
На соблазны греха и порока.
И без тени мольбы и упрека
Я советую всем улыбаться.
И надменные взгляды эстета...
Я снимаю свои эполеты
Там теперь лишь усталость седая.
В прошлом будущее ожидало
Нас великое, как же иначе?
Но теперь оно в прошлом, тем паче,
Что его так и вовсе не стало.
Годы шли, мы мельчили невольно,
Мы меняли мечты на стабильность.
Где же страсть наша, любвеобильность?
Отражения с нас и довольно.
Не напишут художники слова
Наших ярких, задорных портретов.
Изжились, да и хватит об этом,
Завтра Солнце поднимется снова.
Только так продолжаться не может,
Я настаиваю - все химеры!
Я отказываюсь жить без веры,
В то, что в жизни тоска только гложет,
В то, что радости кончилось время,
Что в любовь уж не верят поэты.
Гордо блещут огнем эполеты -
Жизнь - довольно посильное бремя.
И, судьбе повинуясь покорно,
Забывать не пристало о воле,
По себе избираю я долю,
Року я улыбаюсь задорно.
Все пустое - хандра и невзгоды
В жизни искренним быть, и по чести:
Без обмана, измены и лести
Жить! И так будет долгие годы.
Потому, как нельзя поддаваться
На соблазны греха и порока.
И без тени мольбы и упрека
Я советую всем улыбаться.
четверг, 10 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Вступил в союз журналистов. И еще получил приглашение на место редактора в информ - агентство. Хорошая штука - жизнь, когда налаживается)
понедельник, 07 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Полистал учебник арабской письменности. Вполне себе реально выучиться. Добиваю свой английский до идеального (было приятно услышать, что прогнозируемое для этого время - два-три месяца, все-таки языковая спецшкола и, все-таки, предрасположенность к языкам чего-то, да значат.) и берусь за арабский письменный. Если уж всерьез заняться изучением арабского Востока, то русскоязычными архивами не обойтись, а источники на языке оригинала - святое дело. Эх, зря я забросил историю и археологию много лет назад. Но хорошо, что занимался ими хоть тогда.
воскресенье, 06 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Подшил ленту, выправил поля. Шикарная шляпа, точно в ней поеду)
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Самолет до Дамаска порядка двенадцати тысяч.
Самолет до Стамбула - две с половиной.
Поезд Стамбул - Дамаск - две с половиной.
Проехать через всю Турцию на поезде и получить удовольствие от поездки или втридорога долететь? Хм, даже не знаю...
Самолет до Стамбула - две с половиной.
Поезд Стамбул - Дамаск - две с половиной.
Проехать через всю Турцию на поезде и получить удовольствие от поездки или втридорога долететь? Хм, даже не знаю...
суббота, 05 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Она упорно пытается меня отселить, а потом так же упорно не отпускает 
Вот она удивится, когда услышит, что я съезжаю. В Сирию.
И она не сможет поехать за мной, иначе накроется ее поездка в Израиль

Вот она удивится, когда услышит, что я съезжаю. В Сирию.
И она не сможет поехать за мной, иначе накроется ее поездка в Израиль

Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Позвонил Аббату и сказал, что мы едем в Сирию зимой.
Первая его фраза была: "Отлично, как раз собирался делать заграничный паспорт"
Вторая: "Вот как зимнюю сессию закрою - весь твой"
Мне кажется, что если я ему позвоню и скажу, что мы летим на Марс, то он попросит пару дней на покупку скафандра.
Первая его фраза была: "Отлично, как раз собирался делать заграничный паспорт"
Вторая: "Вот как зимнюю сессию закрою - весь твой"
Мне кажется, что если я ему позвоню и скажу, что мы летим на Марс, то он попросит пару дней на покупку скафандра.
четверг, 03 ноября 2011
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Уже который век подряд ведутся споры и дебаты,
Никак не могут поделить семь городов певца-слепца.
Не могут выбрать, где ему жилось стесненно, небогато,
Где подавали кое-как - Гомер покинул дом отца.
Поэт скитался по стране, и слава тенью поспевала.
И по Элладе разнеслись поэмы о великих днях,
Одна из них тяжелый путь царя Итаки воспевала,
Вторая – о годах войны, героях, стенах и конях.
И всем бы здорово жилось, Гомера чтили, уважали,
Мол, хоть слепой, а молодец - такие вещи сочинил.
С другой же стороны порой им объективно возражали,
Мол, не Гомер, и не один. А может вовсе и не был.
И в грудь эллинскую свою стучали кулаком до боли,
И спор вели до хрипоты: да был Гомер! А вот и нет!
Признаюсь, авторство поэм тех двух, была моя бы воля,
Я взять себе бы пожелал. А что, я тоже ведь поэт.
Оно и ясно – каждый день такое пишется едва ли,
Пожалуй, пару раз за век, и то за золотой тогда,
А каждый хочет, чтоб его великим гением назвали,
А гений может быть один – его и делят города.
Возник гомеровский вопрос. Ответ найти нам остается.
Уже Эллады след остыл, да и певца давно уж нет.
А слог гомеровских поэм, как прежде, звонко раздается -
Ведь пережил бессмертный труд отца на много сотен лет.
Не смолкли споры до сих пор, и диссертаций по Гомеру
Написано полным-полно, и точек зрения не счесть.
Но вытирая пыль с легенд не забывать нам важно меру -
О мертвых только хорошо – и это надобно учесть.
Еще технический вопрос, мол, как запомнить текста столько
Что точно кто-то записал, но не Гомер – тот был слепой,
И кто же этот графоман – гадают мудрые историки,
Был у Гомера секретарь, а может путник то простой?
Он с ним скитался круглый год? Или встречались в выходные,
А может даже сам Гомер к нему, бывало, забегал?
Ответов так и не сыскать, а ведь вопросы-то простые.
Спросить бы этого слепца, зачем вообще он умирал?
Да и не все ли нам равно: один поэт или в тандеме?
Слепой ли, или может быть, он был кривой и не эллин.
Вопрос открыт, но раз никак ответа нет по этой теме,
То, видно, так и будет до цивилизации седин.
Никак не могут поделить семь городов певца-слепца.
Не могут выбрать, где ему жилось стесненно, небогато,
Где подавали кое-как - Гомер покинул дом отца.
Поэт скитался по стране, и слава тенью поспевала.
И по Элладе разнеслись поэмы о великих днях,
Одна из них тяжелый путь царя Итаки воспевала,
Вторая – о годах войны, героях, стенах и конях.
И всем бы здорово жилось, Гомера чтили, уважали,
Мол, хоть слепой, а молодец - такие вещи сочинил.
С другой же стороны порой им объективно возражали,
Мол, не Гомер, и не один. А может вовсе и не был.
И в грудь эллинскую свою стучали кулаком до боли,
И спор вели до хрипоты: да был Гомер! А вот и нет!
Признаюсь, авторство поэм тех двух, была моя бы воля,
Я взять себе бы пожелал. А что, я тоже ведь поэт.
Оно и ясно – каждый день такое пишется едва ли,
Пожалуй, пару раз за век, и то за золотой тогда,
А каждый хочет, чтоб его великим гением назвали,
А гений может быть один – его и делят города.
Возник гомеровский вопрос. Ответ найти нам остается.
Уже Эллады след остыл, да и певца давно уж нет.
А слог гомеровских поэм, как прежде, звонко раздается -
Ведь пережил бессмертный труд отца на много сотен лет.
Не смолкли споры до сих пор, и диссертаций по Гомеру
Написано полным-полно, и точек зрения не счесть.
Но вытирая пыль с легенд не забывать нам важно меру -
О мертвых только хорошо – и это надобно учесть.
Еще технический вопрос, мол, как запомнить текста столько
Что точно кто-то записал, но не Гомер – тот был слепой,
И кто же этот графоман – гадают мудрые историки,
Был у Гомера секретарь, а может путник то простой?
Он с ним скитался круглый год? Или встречались в выходные,
А может даже сам Гомер к нему, бывало, забегал?
Ответов так и не сыскать, а ведь вопросы-то простые.
Спросить бы этого слепца, зачем вообще он умирал?
Да и не все ли нам равно: один поэт или в тандеме?
Слепой ли, или может быть, он был кривой и не эллин.
Вопрос открыт, но раз никак ответа нет по этой теме,
То, видно, так и будет до цивилизации седин.
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Поговорил с преподавателем истории искусств. Обещал мне перечень не очень известных архитектурных памятников Сирии, где шанс натолкнуться на туристов минимален. Нашел русскую диаспору в Дамаске - теперь точно не пропаду, земляки - они и в Африке земляки ^^
Моей единственной большой любовью были и остаются женщины.
Написал в "Вокруг света" по поводу стажировки и работы. Если все прокатит - под шумок вызнаю все о Сирии из первых уст, наверняка кто-то ездил туда не как турист, а как исследователь. И может быть даже как-то часть расходов повешу на журнал (хе-хе). Если не прокатит - пойду в Союз журналистов, там поищу человека, если нет - буду напрягать людей, может через кого и найду. Но найду и докопаюсь по полной программе, чтобы в красках и деталях описал, как не пропасть в Сирийских деревнях, как выжить среди местных, как там вообще протянуть больше недели, если по-арабски только жестами или молча можешь объясняться 
И не забыть у историка нашего про Ассирию вызнать. Ололо, может под это дело автоматом экзамен закрою, м?)
В общем готовимся, ага.
А, еще позвонить Диме и у него все узнать о выживании в условиях засухи и пустыни. И по снаряге с ним тоже посоветоваться. да и вообще, может он мне и про Сирию расскажет, м?

И не забыть у историка нашего про Ассирию вызнать. Ололо, может под это дело автоматом экзамен закрою, м?)
В общем готовимся, ага.
А, еще позвонить Диме и у него все узнать о выживании в условиях засухи и пустыни. И по снаряге с ним тоже посоветоваться. да и вообще, может он мне и про Сирию расскажет, м?